Сибиряки
Шрифт:
Позднякова не обидела и не удивила выходка Ольги. Ее так же, как и его, взволновала эта неизбежная и в то же время неожиданная встреча. Мало того, он хорошо знал, что чем глубже ее страдания, тем более вызывающе держит себя Ольга. Так было и раньше, девять лет назад. Так и сейчас.
Поздняков тяжело вздохнул. Ему хотелось расспросить Ольгу о ее жизни, семье, счастлива ли она, хотя в последнем он уже сомневался.
Они вышли на площадь. Неожиданно Ольга заговорила. Заговорила непринужденно, просто, как после небольшой обычной разлуки. Поздняков, с трудом сдерживая дыхание, слушал. Оказывается, отец ее умер пять лет назад, а вот Романовна живет
— Ты, я вижу, не слушаешь меня? О чем ты думаешь, Алеша?
Поздняков вздрогнул, виновато заглянул в насмешливые глаза Ольги. Вот уже и смеется…
— Оля, прости, пожалуйста, я прослушал.
— Я спрашиваю: ты женат?
— Я?.. Да, я женат. Но ведь Перфильев рассказал мне о тебе, Оля, что ты здесь, в Иркутске… Значит, вы встречались с ним?..
— Один раз. В клинике. Лежал с радикулитом…
— Опять с радикулитом!.. — невольно вырвалось у Позднякова.
— Почему опять?
— Нет-нет… просто вспомнил. Удобная болезнь, когда туго с планом…
— Опять план! — в тон ему воскликнула Ольга. — Ты и сейчас бредишь по ночам трактом?
— И сейчас, Оля, — улыбнулся Поздняков. — Ну и что же Перфильев?
— Вот и все. К себе он не приглашал, видимо, больше не было надобности… как тогда, в Горске… А как ты здесь? Ты работаешь у Перфильева?
— Не совсем. Просто он уступил мне свое место… а теперь едет в Москву.
— Значит, продолжаешь расти? Ведь Ирсеверотранс, как я представляю, в десять раз больше Уралсеверотранса?
— Но ведь и ты растешь, Оля? — отшутился он.
Ольга не улыбнулась.
— Так ты женат, Алеша. И только?
— Пожалуй, да. Ну, есть дети: два мальчика…
— Мило же ты отзываешься о своей семье! Впрочем, твое дело…
— А ты?..
— Увы, я не обрела такого счастья…
— Как?! — вырвалось у Позднякова. — Разве ты не замужем, Оля?
— А почему я должна быть?
— Но ведь… Мне сказали, что ты вышла замуж…
— Кто?! — удивилась в свою очередь Ольга и, словно поймав себя на слове, делано рассмеялась. — Кто же еще согласится взять на себя этот крест, Алеша? Хватит и такой бедной жертвы, как ты…
— Ты все шутишь, Оля.
— Что же мне делать? Ведь я не меняюсь?.. Мне сюда, Алеша. Вот мой дом, а вон те, на втором этаже, светлые — мои окна. Романовна будет рада увидеть тебя…
Поздняков поднял голову к окнам. Так вот где, оказывается, нашла свой приют профессорская дочь и москвичка! Чей-то мужской силует выплыл в окне, задержался и снова растворился в его голубом свете.
Ольга поднялась на крыльцо, открыла дверь.
— Что же ты, Алеша? Зайди. Романовна будет рада…
— Мне показалось, что у тебя гости, Оля.
— Не гости, а гость. Пойдем, познакомлю с моим поклонником, — то ли серьезно, то ли насмешливо позвала с крыльца Ольга.
Поздняков, тяжело давя ступени, поднялся крутой деревянной лестницей. В прихожей их встретила Романовна. Увидев Алексея, старушка попятилась, всплеснула руками, бросилась к нему.
— Алешенька!.. Соколик ты мой, да как же это!.. Вот уж не чаяла свидеться…
— Вот и встретились, няня.
Романовна долго не отпускала Позднякова, фартуком
— Знакомьтесь. И прошу без кислых физиономий! А я займусь самоваром. — И ушла на кухню.
Поздняков назвал себя, осторожно пожал легкую, нежную, как и ее владелец, руку блондина.
— Лунев, — отрекомендовался тот. И смущенно добавил: — Яков Петрович.
Оба, не глядя друг на друга, сели на диван. Из кухни доносился звон посуды, хлопанье, стук и приглушенный разговор Романовны с Ольгой. Поздняков понял, что явился не вовремя, и почувствовал себя непрошенным гостем. Его черные, с легким прищуром, глаза медленно блуждали по стенам. Из черной багетной рамы осуждающе следило за ним строгое лицо профессора Червинского, рядом с ним — масляный портрет его почтенной супруги, матери Ольги. Письменный стол, — он был похож на стол отца Ольги, — пианино и диван, купленные уже здесь, в Иркутске, два старых плюшевых кресла завершали обстановку. В дверном проеме, за тяжелой синей портьерой в темноте белела кровать. Чем-то знакомым повеяло от всего этого скромного и довольно строгого убранства квартиры. Поздняков невольно сравнил ее со своей, уральской, большой и в то же время тесной от мебели, вышивок и дорожек, живых и искусственных цветов и безделушек. Как-то не замечал он этого раньше. Клавдия, после переезда к нему, в первые же месяцы навела в квартире свой порядок, заполнив ее всем, что она считала необходимым. Поздняков не вмешивался в ее житейские хлопоты и только не разрешил вывешивать на стенах семейные фотографии и открытки.
— Ну, вот и мы!
Ольга внесла самовар, сразу наполнив комнату шумом, говором, звоном посуды. Романовна помогала Ольге, то и дело поглядывая на Позднякова. Наконец все сели за стол. И снова Поздняков заметил, что Ольга держит себя чересчур непринужденно. Что у нее за радость такая? Не замуж ли собралась за этого пижона? Слишком уж он изящен. Девица какая-то, а не мужчина. Лунев, сидя как на иголках, тоже вопросительно посматривал то на Червинскую, то на гостя.
— Как тебе нравится наш город, Алеша?
— Город как город.
— А мы с Яковом Петровичем просто влюблены в наш город. Какая прелесть Байкал! Яков Петрович!..
— Совершенно верно, — подхватил Лунев, поперхнувшись.
«Кажется, вы не в Байкал, а друг в друга влюблены по уши», — подумал Поздняков, видя, как Лунев застенчиво прячет глаза от Ольги.
Ольга не унималась.
— Если я буду выходить замуж, я обязательно отмечу этот день путешествием по Байкалу.
Лунев густо покраснел, а Поздняков внутренне усмехнулся: «Что это она — меня разыгрывает или блондина?..»
— А если свадьба будет зимой? — спросил он.
— Обязательно летом! — горячо возразила Ольга. — Что за удовольствие справлять свадьбу под завывание вьюги, в мороз, холод! Нет-нет, в крайнем случае весной, когда расцветет багульник. Правда же, Яков Петрович?
— Весной, конечно, лучше.
— Ну вот, видишь? У тебя всегда какой-то дух противоречия! — пожурила она Позднякова. И тут же принялась рассказывать о своей поездке на глиссере по Байкалу, как едва не утонула у Шаманского камня и как чуть не попала в шторм. Рассказывая, она то и дело обращалась к Луневу с вопросами и, кажется, совсем забыла об Алексее. Тот окончательно почувствовал себя лишним, но уйти было уже неудобно. Взглянув на Романовну, он смутился: старушка участливо смотрела на него из-за самовара. Позднякову стало не по себе.