Сибиряки
Шрифт:
— Нет, что вы, Евгений Палыч. Не все же смеяться, правда?
Но и дорогой Житов напрасно старался как-то развеселить ее, придумывая самые забавные истории: Нюська едва загоралась, улыбаясь, прижималась к его плечу и снова шла отчужденная, неживая. У калитки она долго, как-то слишком внимательно вглядывалась в его слабо освещенное лунным светом лицо.
— Что с тобой, Нюся?
— Ничего. Страшно мне чего-то, Евгений Палыч.
— Чего? Нюся?
— Не знаю. Глупая я, ой глупая!.. Поцелуйте меня, Евгений Палыч.
Житов нежно поцеловал ее в холодные губы.
— Еще!.. Еще!.. — требовала Нюська, сама подставляя ему глаза, лоб, щеки… И вырвалась, убежала
Перед выездом в Качуг Поздняков и Танхаев завернули в центральные мастерские посмотреть на испытание моечной машины Гордеева и пуск конвейера моторного цеха.
В мастерских их уже ждали. Скорняк, начальник мастерских, провел Позднякова и Танхаева в разборочный. Поздняков и раньше бывал в этом грязном, душном, наполненном до потолка едкими и вонючими парами цехе, сквозь которые, как в густом ленском тумане, едва проглядывали чумазые, потные лица мойщиц. Скорняк подвел Позднякова к низенькой дверце и, отступив в сторону, дал ему возможность войти первым. Поздняков опешил: ни пара, ни обычного хаоса и нагромождения замасленных деталей в моечном цехе не было, как не было и грязных, непрестанно парящих ванн с горячим едким раствором каустика, в которых мойщицы купали детали. Перед Поздняковым через весь цех протянулся длинный, как виадук, стол с роликами вместо столешницы. Рабочий в новом кожаном фартуке и резиновых до локтей крагах легко перекатывал по ним вместительные железные корзины, доверху наполненные Грязным металлом.
— Рольганг, — пояснил Скорняк.
Поздняков, удивленный такой разительной переменой в цехе, промолчал. Он с интересом наблюдал за рабочим, сталкивающим тяжелые корзины на медленно движущийся транспортер, который увлекал их в чрево огромной, пышущей жаром железной камеры.
— Ну как? — Танхаев подтолкнул локтем все еще пораженного Позднякова. — Проект инженера Гордеева!
— Хорошо, — выдохнул наконец Поздняков. — Очень хорошо!
— А это моечная машина, — добавил Скорняк. — Причем тоже конструкции Игоря Владимировича, — он указал на длинную, огромную камеру, в которой одна за другой продолжали исчезать сетчатые корзины. — Мы ее «ИГ-1» прозвали.
Второй рабочий, стоявший по другую сторону машины, подхватывал корзины с промытыми деталями и легонько перекатывал их по рольгангу, направляя через окошко — в отделение дефектовки. Детали в корзине были удивительно чистыми и тут же, на глазах Позднякова, высыхали, как на электрическом «полотенце». Поздняков даже попробовал некоторые из них пальцем: ни грязи, ни масла на них не было.
В моторном цехе их встретил мастер. Гордеев был тут же и наблюдал за приготовлениями к пуску конвейера. И здесь Позднякова поразила чистота, свет и многочисленность механизмов. Но вот все приготовлено, Гордеев подал команду, и конвейер пришел в действие. Тяжелые блоки моторов задвигались по коротким рольгангам от одного станка до другого, то повисая в воздухе, то опускаясь на тележки длинного, во весь цех, конвейера, и так, следуя один за другим, обрастали деталями, приборами, узлами и, наконец снова повиснув в воздухе и покачиваясь, уплывали в проем испытательной станции цеха. Скорняк нагнулся над одним из блоков, заглянул в блестящие отполированные цилиндры, провел по зеркалу ногтем. Повернулся к Позднякову:
— Вот эти двигатели уж обязательно будут стотысячниками, Алексей Иванович.
— Хорошие движки, — подтвердил один из стоявших рядом с Поздняковым водителей. — Вчера сам пробовал — душа радуется, Алексей Иванович.
Поздняков, почувствовав на себе пристальный взгляд, оглянулся: на него, пряча
— Вот что, товарищ Гордеев, — обратился Поздняков к протиравшему свое неизменное пенсне главному инженеру, — хорошо бы и в других цехах это сделать. А «ярославцев»… мы уж как-нибудь сами.
Гордеев водрузил на нос пенсне, тихо промолвил:
— Боюсь, что и это придется сделать вам без моего участия, товарищ Поздняков. Успеть бы довести до конца вагранку, а там пора и на пенсию. Что поделаешь: старость! — И он с вызовом посмотрел Позднякову в глаза.
В Баяндае, что на полпути к Качугу, Поздняков и Танхаев сделали остановку.
— Что же вы, около леса живете, а доски у меня просите? — спросил Поздняков начальника автопункта.
— Так ведь как же, Алексей Иванович, лес — его пилить надо. А у нас, окромя двуручной пилы да трех плотников… — Он развел руками.
— Ну, а если дадим пилораму?
— Опять же спецов по ней не найдется. Буряты — они отродясь лесом не занимаются, а у нас… — И замолчал, устыдился Танхаева.
Поздняков попросил показать лесные массивы.
— Вот это пожалуйста, Алексей Иванович. Тут до леса километров сорок будет и зимник справный…
— Зимник?
— Он самый. Летом туда не проехать, Алексей Иванович: топь. А зимой — за милую душу!
В Качуг приехали уже затемно.
— Ну вот, в Баяндае в чайную опоздали и здесь, похоже, не лучше, — проворчал Поздняков. — Сосет под ложечкой. А ты как?
— Тце, тце… Однако, долго ночного ужина ждать будем. Совсем живот подвело, — согласился Танхаев.
ЗИС-101 уже въехал в Качуг, как вдруг Танхаев схватил за плечо водителя.
— Останови, пожалуйста!
Машина, завизжав тормозами, стала.
— Ты что, Наум Бардымович? — удивился Поздняков.
Танхаев хитровато улыбнулся, выбрался из машины.
— Погоди, Алексей Иванович, погоди, дорогой. — И, перешагнув кювет, застучал в калитку.
Во дворе рванулся на цепи, громко залаял пес. Ему ответил второй, третий, — и вскоре вся улица-тракт огласилась собачьим лаем. С крыльца раздался тревожный старческий голос:
— Кого надо?
— Николая Степановича надо. Дома?
Голос из темноты ответил не сразу:
— Дома. А кто будете?
— Танхаев. Ай-ай, забыл гостя, папаша. Открой, пожалуйста, очень надо.
Было слышно, как взвизгнул, убрался в конуру пес. Скрипнула, раскрываясь, калитка. Дед провел Танхаева в избу.
На этот раз Рублев встретил парторга обрадованно, хотя и подивился его столь неожиданному визиту. Неделю ходил Рублев туча-тучей, припоминая высказанное им сгоряча Танхаеву. Кто его знает, как еще обернется дело. Про самого Позднякова наговорить столько! А может, он, Поздняков, по указу Москвы действует? Вот почему и обрадовался Николай Степанович гостю: правильный человек Танхаев, понимает рабочего человека, что не за себя, за общее дело стоит Рублев.
— Заходите, Наум Бардымович, опять, значит, гостем будете.
Танхаев плутовато прищурился.
— Тца, тца, тца… А как насчет пельменей?
— Будут и пельмени, Наум Бардымович. Варенька, уважь гостя!
— Совсем хорошо. Однако, я еще человека приведу, Николай Степанович. Можно ли?
— Как не можно, Наум Бардымович! Давайте сюда вашего человека. Всех попотчуем.
— С перчиком?
— Можно и с водочкой.
— Нет, обязательно с перцем! С таким перцем, чтобы до самого сердца хватило… Вот как тогда, Николай Степанович. Хороши были ваши пельмени, ай хороши!