Синеволосая ондео
Шрифт:
– Ты чего? – спросил Харвилл, присаживаясь рядом. – Надоело с нами?
– Нет. Хочу посмотреть на деревню.
– Печальное зрелище.
Она повернулась, разглядывая первый дом, который миновал фургон, и вдруг почувствовала вонь нечистот.
– Чем это...
Она посмотрела вниз, на дорогу, и её передёрнуло. В глубоких размокших колеях плескались отходы, навоз и всё то, что у них в долине отправлялось по трубам в течение Фно и выносилось в море. Ташта шёл по обочине, отступая в сторону от глубоких луж зловонной жижи.
– Почему... – начала было Аяна, и тут же увидела возле одного из домов мальчонку лет пяти, с тощими
Из дома, заслышав скрип колёс, высунулась женщина, руки которой напоминали скорее рисунки в книгах учебного двора, изображавшие строение костей. Аяна с ужасом наблюдала, как та, всклокоченная, измождённая, увлекает мальчонку в дом, схватив за исхудалые плечи. Он не хотел уходить и провожал взглядом повозку с разрисованными боками, но женщина, бросив запавшими глазами безумный взгляд на Аяну и Харвилла, втащила его в дом и с визжащим скрипом захлопнула покосившуюся дверь так сильно, что от стены отвалился ещё один кусок глины, обнажив сплетённый из травы слой, который удерживал его.
Они ехали мимо неряшливых ветхих заборов и кривых домиков такого вида, что он не вызывал совершенно никакого желания узнать быт людей, живущих там. Тощие куры ходили по дворам, роясь в грязи и еле волоча грязные ноги, и от всего веяло такой оглушающей безысходностью, что Аяне стало дурно.
– Что здесь... случилось? – прошептала она, прижимая к себе Кимата. – Почему они... такие?
На деревьях, которые росли между дворами и этими нищими лачугами, распустились молодые листья, и нежная зелень, кое-где покрывавшая землю между участками грязи и нечистот, смотрелась, как насмешка оживающей весенней природы над жалким, нищим существованием этих людей.
– Рашута, жирный лысый чёрт, жаден до такой степени, что буквально морит их голодом. Они в таких долгах, что их дети мрут каждую зиму от обычной лихорадки. У него в эйноте пять деревень. И все примерно одинаковые. У него непосильные поборы. Люди отдают последнее, а сами голодают. Им уже настолько всё равно, что они выплёскивают нечистоты на дорогу и не прикрывают срамные места, если одежда там порвалась.
– Но почему они не уйдут? – в ужасе прошептала Аяна, глядя на ребятишек с огромными животами, которые жадно смотрели вслед фургону, будто он увозил с собой их последнюю надежду на хоть что-то радостное в этой жалкой, никчемной, голодной жизни . – Почему они не уйдут и не поселятся в другом месте? Где есть вода и земля?
– Они не могут, – пожал плечами Харвилл. – На них долги, кто-то из них закреплён за землёй, а ещё они должны были бы выплатить деньги за то время, пока их семьи пользовались землёй в этом эйноте. Если они уйдут в другой эйнот, их будут искать пять лет, а найдя, потребуют огромный штраф за самовольный уход от их кира.
Аяна крепко обняла Кимата и зажмурилась, уткнувшись носом в его макушку.
– Кимо, Кимате, ареме даре... – тихо плакала она. – Я сделаю всё, чтобы ты всегда был сыт и счастлив! Харвилл, давай дадим им денег? У меня около пяти золотых. Я не могу смотреть на этих голодных детей! Пожалуйста, скажи Кадиару, пусть остановится! Харвилл!
– Аяна, успокойся. Им не помогут твои деньги. На них такие долги, что эти пять золотых – как чашка воды, выплеснутая в разгоревшийся пожар, понимаешь?
Она осталась и сидела снаружи, пока деревня не скрылась за горизонтом. Дети, ослабленные голодом, которые умирают от потной лихорадки. Нищие попрошайки. Этот Арнай она знала по словам Конды, но не хотела верить в него. Теперь, видимо, придётся поверить.
Они ехали дальше, и, когда Аяна вернулась в фургон, тишина в нём была тяжёлой, но и нарушить её было тяжело.
– И много таких деревень? – спросила наконец Аяна. – Как у этого Рашуты?
– Да, – сказал Айол. – Достаточно. И на севере, и на юго-западе от Чирде. Мы проезжаем их по пути. На совсем дальнем севере, правда, теперь приличное количество кутарцев. Там много деревень стояло заброшенных. И большие дома тех кирио, которые всё там довели до такого состояния. Кутарцы поселились в деревнях, а брошенные большие дома используют как общинные. У них там немного похоже на вашу долину. В эти общинные дома они ходят работать вместе, например, прясть или тесать камень для дворов, а ещё в тамошних хозяйственных постройках хранят зерно и запирают скот от волков и медведей-шатунов. С их эйнотов тоже идёт налог, но только не в карман местному киру, а сразу в казну. Они не возмущаются, хотя им туда не выделяют государственных стражников, а делают всё своими силами, обучают и тренируют парней для охраны. Даже налог с эйнота собирают посильно, в зависимости от того, кто сколько может кинуть в сундучок в большом доме. Представляешь?
– Дружный народ, наверное.
– Да не сказал бы... Северные кутарцы, что остались жить в своём заледеневшем Кутаре, этих переселенцев ненавидят. Считают трусами, выбравшими осёдлую жизнь. Сами они почти не выращивают зерна, потому что земля там промерзает настолько, что сгнивают корни растений, но зато они ходят на своих вёртких кораблях вдоль северного и западного побережья Фадо и нападают на поселения у берега. Они и в Димай лезли когда-то, но сейчас в основном сосредоточились на Фадо. Не знаю, почему им не хватает того прекрасного, хоть и холодного, ломтя Арная, который им щедро откроил прапрадед Алты, но, видимо, это дело принципа. Воины, правда, они отменные.
Он покачал головой и задумался.
– Айол, научи меня обращаться с ножом, – попросила Аяна.
– Зачем тебе? Это не женское дело. Нож не защитит тебя от опытных бандитов, если у них будет намерение... тебя обидеть. Ты только разозлишь их, а в худшем случае его применят против тебя же. А в большом доме тебя никто обижать не будет.
– Я не собираюсь защищаться от опытных бандитов. У меня есть нож для трав. Я хочу уметь помахать им так, чтоб он не только блестел, понимаешь? На самый крайний случай.
– Нож для трав? Та фитюлька? Ты им только кожу порежешь, и то вряд ли. В неумелых руках даже те метательные штуки Фадо и то больше урона нанесут. Если тебе надо напугать кого-то неопытного, а то и пырнуть с толком, то лезвие должно быть не меньше двух ладоней, – сказал Айол, шаря в одном из сундуков. – Вот.
Он достал ножны и показал Аяне свой нож.
– Он похож на те, которыми мы пользуемся на кухне, – удивлённо сказала Аяна. – Очень. И у скотоводов я видела такие, но они были побольше, в три ладони. У моего друга был другой.