Синеволосая ондео

Иолич Ася

Аяна оглядела свой костюм. Он не был похож на костюм человека, в чьём родовом имени было три или четыре буквы.

– Ну, судя по костюму, не очень.

– Не суди о человеке по тому, как он выглядит.

– Так говорил один мой друг.

– А какое у него родовое имя?

– Салке.

– И как он выглядит?

– Когда мы виделись в последний раз, он был, как всегда, в грязной, вонючей рубашке, с грязными ногтями, а ещё я ни разу не видела его причёсанным. Он ненавидел мыть руки и мыться. У него в сумке был гребень, который, судя по всему, оставался неосквернённым

ничьими прикосновениями с тех пор, как вышел из-под рук резчика. Мы все ругали его за то, что он плюёт на руки при сделках, а потом окунает их в ближайшую бочку, делая вид, что помыл.

– Кир Ан... Аяна, ты что, плачешь?

Аяна сжала челюсти. Она невыносимо скучала по Верделлу. Настолько невыносимо она скучала лишь по Конде. Воспоминания об отце, маме, Тили и остальных не так болезненно тревожили её, они были тёплыми, хоть и печальными, а вот Верделл...

– Да. Я носила ребёнка, и он был рядом со мной с первого дня до последнего. Его увезли вечером, а ночью я родила Кимата. Придумай мне родовое имя, хорошо?

– Лучше ты.

– Я не знаю некоторых устойчивых выражений арнайского. Их удивительно много! Звучит как одно слово, и пишется в два символа, а на деле – как пол-трактата переводится. Я придумаю сочетание букв, а потом окажется, что это ругательство. Что значит, к примеру, родовое имя Усто?

– Рождающие мастеров. Ну, рукастых таких, знаешь?

– А Патар? Который Патар Колтан?

– Ох, не напоминай. «восходящий к толкователям».

– А Пай?

– Пай? «Скрытая драгоценность». Я слышал это родовое имя... они вроде торгуют. Ладно, я придумаю тебе что-то. Пойдём спать?

– Ага, – широко зевнула Аяна. – Пора.

– Будь ты кирьей, а я – твоей дэской, я бы выбранил тебя за такое. Но ты кир Анвер, поэтому я просто с укоризной посмотрю на тебя.

– У меня идея, – сказала Аяна, когда они уже почти дошли до постоялого двора. – Как тебе? Завтра я надену платье, а ты будешь моей капойо или дэской.

– Капойо редко бывают толстыми, Аяна. Очень редко. Даже реже, чем катисы, – рассмеялся Харвилл. – А ещё при свете дня видно мою щетину.

– Ну, пойдём тогда вечером.

– О чём ты говоришь? Женщины не выходят на улицу после заката.

– Вот чёрт.

– Кир Анвер, не забывайся.

– Иди к чёрту, катис Харвилл.

Они расхохотались.

– Это единственное бранное слово, которое ты знаешь?

Аяна погрызла губу.

– Нет.

Она перечислила всё, что знает, и наступило долгое, напряжённое молчание.

– Откуда... кто тебе сказал? – жалобно промолвил Харвилл.

– Друг. Я спросила его, что значит «гамте», а он сказал, что это одно из слов, которые не произносят кирьи. Я спросила, каких таких ещё слов. И он перечислил, а потом спохватился, но было уже поздно. Я заставила его записать, чтобы выучить, какие слова нельзя говорить.

– И он записал?

– Нет. Не всё. Он не очень хорошо пишет на арнайском. Но он повторил их мне столько раз, сколько потребовалось, чтобы я записала и хорошо запомнила.

– Мне так хочется посмотреть в глаза этому твоему другу.

– Мне тоже. Ты не поверишь, насколько сильно мне этого хочется, Харвилл.

Вчерашний

день ещё плескался у края набережной, растворяясь в тёмной воде между привязанных лодок, а новый уже опускался к заливу, всё усиливая ощущение наступающей весны.

34. Двуногая скотина

– Ну, за выступления на площадях – неплохая сумма, – сказал Кадиар, сидя в повозке.

Он уступил своё место Айолу, и теперь тот полировал своими штанами облучок, а Кадиар намеревался поспать, и уже откинул скамью и положил матрас.

– Мы уехали из Чирде, так и не побывав с тех пор ни в одном большом доме, – сказала Аяна. – Я так надеялась посмотреть, какие они тут...

– Не трави душу, – поморщился Кадиар. – Но и так неплохо, согласись?

– Я до сих пор не понимаю, как вы умудряетесь зарабатывать. У нас иногда выходит по пятнадцать медных на человека, но выступления не каждый день. Я за два с половиной месяца скопила всего десять серебряных.

– Мы едим и пьём немного, тратя свои личные деньги, и чиним повозку из общих денег, сообща кормим и перековываем лошадей, – сказала Анкэ. – Снимаем маленькую комнатку и редко покупаем воду. Ригрета устраивает отдельные личные выступления перед кирио, у неё доход побольше. А у тебя много уходит на ребёнка. Ты покупаешь ему свежую еду, воду для купания и стирки и сама ешь больше, пока кормишь его.

– Я сначала хотел предложить тебе остаться с нами, но, кроме того, что ты рвёшься к мужу, я вижу, что ты начинаешь сходить с ума в тесном фургоне с нами и сыном, – сказал Кадиар, глядя, как Кимат с размаху бросает деревянные бусины в широкое горлышко пустой бутылки, чтобы потом потрясти ею, громко катая их внутри. – Думаю, тебе бы не помешало всё же по приезду найти женщину, которая могла бы за ним присматривать по несколько часов, чтобы ты могла хотя бы посидеть в тишине.

– Ты прав. Но когда я отстаю от фургона, катаясь на Таште, у меня всё внутри холодеет от вида того, как он уезжает вперёд, а я остаюсь тут. Чамэ, как ты смогла уехать?

– Эта боль притупляется со временем... немного.

– Просто найди того, кому будешь доверять, – сказал Харвилл. – Лучше, если это будет женщина, вырастившая своих детей достойно. Возьми вдову. Я знаю, что некоторые кирио берут молоденьких, красивых нянь. Постарайся, чтобы у тебя в доме такого не происходило. Это чревато.

Аяна ощутила, как ревность вновь подступает к горлу. Она вспомнила, как Конда смотрел на Нэни, когда впервые увидел сестру.

– Постараюсь.

– А ещё постарайтесь, пожалуйста, потише! Я тоже хочу подремать, – буркнула Ригрета.

Аяна привстала на скамейке, выглядывая в переднее окошко.

– О, там деревня. Там впереди деревня! Мы будем останавливаться?

– Нет. Едем мимо, – сказал Кадиар, подтыкая покрывало под бок.

– Что так?

– Это эйнот кира Дарв Рашута. Я говорил о нём.

– Тот, который тоже вгоняет арендаторов в долги, как Колтан?

– Он самый. Только он хуже.

Аяна взяла Кимата и с ним на руках вышла наружу. Она уселась там, взяв его на колени, и смотрела, как дорога выбегает из-под лесенки.