Сингулярность Смерти
Шрифт:
"Ты изменился", — сказала она. Глитч хмыкнул.
"Я никогда не был таким, как вы хотите. Я просто понял, что этого мира нет. И что вы хотите от меня — просто не важно."
С каждым днем Глитч все больше ощущал разницу между собой и окружающими. И хотя Лина и другие по-прежнему пытались вернуть его к каким-то человеческим нормам, он уже не мог вернуться. Его внутренний мир разрушился. Все его ценности и мораль были уничтожены в огне войны. И теперь, находясь на свободе, он не знал, что делать с этим.
Он стал почти как тень самого себя — существом, которое вряд ли может быть понято людьми. Он был не живым, не мертвым, а чем-то за пределами обычных норм.
Война наконец закончилась. Процесс разрушения, который длился так долго, затмевал собой всё, что когда-то было в этом мире. Вирус был побежден, но цена победы была ужасающей. Земля опустошена, города разрушены, а люди, которые выжили, не могли понять, что им теперь делать с этим миром. Война отняла у всех слишком многое: невинных, тех, кто ушел на фронт, тех, кто остался с надеждой в душе. Глитч был одним из немногих, кто пережил эти события.
Теперь, когда пыль от сражений осела, он стоял на руинах мира, который сам по себе был одним большим хаосом. Он был тем, кто видел, как рушатся жизни, как ломаются идеалы, и как ничего из этого не имеет значения. Победа? Она не принесла ничего, кроме пустоты. Он был свободен, но это было не то, что он ожидал. Многими месяцами ранее Глитч думал, что конец войны принесет ему избавление. Но что оказалось на деле? Его мучила мысль, что всё это — всего лишь пустая борьба за контроль.
Теперь, когда вирус был побежден, мир вернулся к своему прежнему состоянию, но мир Глитча навсегда изменился. Он уже не был тем, кем был раньше. Сколько бы времени ни прошло, последствия тех дней оставались в его сознании как болезненные воспоминания. Это было похоже на то, как человек вглядывается в пустую бездну, пытаясь увидеть там хоть какой-то смысл.
Но и среди всего этого опустошения, среди обломков, он вдруг осознал: несмотря на свою разрушенную личность, свою потерянную душу, он по-прежнему был частью этого мира. Хотя бы отчасти. Он не мог просто уйти от того, что сделал. И даже если война закончилась, это не означало, что конец был полным.
С каждым днем, проведенным в мире после войны, Глитч ощущал, что он всё больше уходит в себя. Внутреннее беспокойство стало его неизбежным спутником. Он начал задаваться вопросом, что теперь? Всё, что осталось, — это память о том, кто он был, и тот невидимый след, который оставил на своих плечах. Он чувствовал, что несмотря на все эти разрушения, мир продолжал двигаться вперед.
Никто больше не говорил о войне. Она стала темной главой, которую быстро забывали, от которой все хотели отстраниться. Но Глитч не мог этого сделать. Он был слишком глубоко вовлечен в эти события. Он стал частью механизма, который мог бы бесконечно жевать людей и выбрасывать их в пыль. Он потерял себя в этом мире, в этой системе, и теперь, когда всё закончилось, он понял, что это был только новый, возможно ещё более страшный, этап.
Зоя. Это имя снова всплыло в его памяти, и сердце сжалось. Он знал, что не сможет забыть её, как бы он ни пытался. В этом мире уже не было места для тех, кто стремился к справедливости, но всё равно потерпел поражение. Ведь на самом деле справедливости нет. Это была лишь иллюзия. Всё, что оставалось, — это жить дальше, не спрашивая, кто ты на самом деле.
Война прошла. Но её последствия были неизгладимы.
Глитч никогда не ожидал, что его жизнь примет такой неожиданный поворот.
Когда он очнулся, всё было чуждо. Пространство было стерильно, чистое,
Он был жив, но уже не тот, кем был раньше.
Их слова были как чуждые звуки. Врачи, с которыми он сталкивался, не имели лица, не имели имени. Их глаза пустые и холодные, они следили за ним из темных уголков лаборатории, подлинные эмоции не отражались на их лицах. Он помнил, как его пытали. Страх, который он испытывал, был на грани несчастья, а мучительные процедуры, что ему пришлось пережить, не давали ни единого шанса на восстановление его старых воспоминаний.
Долгие дни и ночи, на которых его тело пытались сломать, а разум запутать в цифровых ловушках, сливались воедино, пока он не стал пустой оболочкой, в которой больше не оставалось ничего, кроме стертых фрагментов его прошлого. Память разрушалась, с каждым ударом электричества, с каждым новым лекарством его личность исчезала, становясь чем-то чуждым и новым.
Новые впечатления, новые слова. Он больше не был Глитчем. Теперь он был кем-то другим. Его сознание как бы отреклось от прошлого, отреклось от своей боли, своей истории. Он не помнил, кто он был. Все, что осталось, — это пустота и странное чувство замкнутости. Тело, наконец, обрело свою форму, но эта форма уже не была прежней.
Они назвали его Хаято — японским именем, и сказали, что его жизнь теперь будет другой. Студент. Будущий детектив. Университет, долгие лекции и странные задания стали частью его новой реальности. Не было ни шума войны, ни страха отголосков прошлых событий. Всё было тихо и спокойно, как будто он был вырван из хаоса и помещен в мир, где всё подчиняется своим правилам. В этом мире не было места темным уголкам его разума.
Но его разум не забыл. Он чувствовал, как остатки старой личности, старых ощущений и эмоций всё ещё шевелятся где-то в его памяти. В университетах, среди студентов, в их школьной жизни, в учебниках и лекциях, он чувствовал что-то неладное. Он не мог забыть, что был кем-то другим. И в этом новом мире, новом, без прошлого, он не знал, как быть. Он был готов вернуться к себе, даже если это означало потерять всё.
Его обучали быть детективом. На первый взгляд, это было обычное занятие, способ научиться искусству расследования, раскрытия тайн, поиска виновных. Но для него это было не просто обучением. Он был словно машиной, запрограммированной на нахождение решений, но сам же он не знал, что для него означает понятие «решение». Вспоминать ли старое, не имея возможности вспомнить его целиком?
Новая жизнь… новый путь. Это всё, что он мог сейчас осознать.
Каждый день для Хаято был как очередная попытка воссоздать самого себя, новую личность в этом другом, спокойном мире. Он просыпался утром в своей маленькой комнате, на стенах которой висели фотографии городского пейзажа, картинки с японскими храмами и достопримечательностями. Эти изображения были отголосками его новой жизни, но где-то в глубине его существа их подлинный смысл оставался в тени.
Он надевал университетскую форму, причесывался, приводил себя в порядок. Глаза, всё ещё пустые, но отражавшие некоторую стойкость, направлялись в зеркало, где лицо, которое он больше не чувствовал своим, смотрело на него с холодной бездушной маской.