Синтаксис любви

Афанасьев Александр Ю.

Хотя в данном случае аскезу Ахматовой можно считать вынужденной, появление денег мало что меняло в ее жизни. Продолжим цитирование: “После смерти Сталина Ахматовой сразу стало легче, хотя бы в денежном отношении. Вышел ее перевод пьесы “Марион Делорм” в собрании сочинений Виктора Гюго, она получила первые крупные деньги, — они доставили ей много удовольствия. Правда, она никак не изменила своего быта и не предалась жизнеустройству. Прожив всю жизнь бездомной, она не стала на склоне лет обзаводиться хозяйством. Я как-то спросила Анну Андреевну: “Если бы я стала богатой, сколько времени я получала бы от этого удовольствия?” — Она ответила с присущей ей ясностью: “Недолго. Дней десять”.”

Интересно отметить,

что непрактичность, беспомощность Ахматовой перед лицом насущных проблем играла в ее жизни двоякую роль: часто ставила на край гибели и столь же часто спасала. Например, во время войны Лидия Чуковская, ближайшая подруга Ахматовой, попав к Цветаевой в Елабугу, сказала, пробираясь через местную грязь: “Слава Богу, Ахматова не здесь, здесь она непременно погибла бы… здешний быт убил бы ее… она ведь ничего не может.” И вместе с тем, во время совместного с Ахматовой бегства в Ташкент та же Чуковская “ не могла не поразиться способности Ахматовой быть выше физических тягот путешествия”.

“Чужих мужей вернейшая подруга,” говорила о себе Ахматова и нисколько не лукавила. Хотя с другой стороны, верность мужчине не стоила ей большого труда. “Лентяи”, т. е. обладатели 4-й Физики, вообще не склонны к изменам из простого равнодушия к сексу.

Единственно, что может подтолкнуть 4-ю Физику к супружеской неверности — это тщеславие, жажда мести, зависимость и политические соображения. У “Ахматовой” же, как у всякой 1-й Воли, политика — в крови, поэтому секс для нее не столько плотская утеха, сколько политический инструмент семейного или общественного назначения. Качество, количество претендентов на обладание, броскость жестикуляции при ухаживании играет для “Ахматовой” главенствующую роль и при удаче носятся как ордена на груди и пожизненно. Сама Ахматова любила рассказывать, что когда у нее был роман с Гумилевым, “она уехала в Крым. Гумилев поехал туда, чтобы с ней увидеться. Он приехал к даче, подошел к забору и заглянул в сад: она сидела в белом платье и читала книгу. Гумилев постоял, не решился окликнуть ее и уехал в Питербург. Она рассказывала мне это и с горечью, но и с гордостью…”

Сам же по себе секс “Ахматовой” беспартиен, и Жданов был очень близок к истине, когда клеймил Ахматову ворованной фразой о полублуднице-полумонахине. Хотя обычно монахиня превалирует в “Ахматовой” над блудницей, и, если качественная сторона близости не вызывает у партнеров нареканий, то количество часто вызывает таковые.

Еще одна шокирующая деталь интимной жизни “Ахматовой” — склонность, как говорят, “крутить динамо”, т. е. провоцировать сексуальное возбуждение без расчета его удовлетворить. Причем, “Ахматова”, в отличие от других типов, часто провоцирующих такие ситуации непроизвольно, бессознательно, “динамит” целенаправленно и обдуманно. Цель — обычная для “царственных” особ, — политес, стремление сформировать вокруг себя свиту, без которой игра в монарха немыслима. Надо отдать должное, “динамо” “Ахматовой” почти всегда удается и ясно почему: тонкая, рафинированная красота, непринужденность при обсуждении самых щекотливых тем (4-я Физика), сила и богатство эмоционального строя (2-я Эмоция) — соблазнят хоть святого. Совершенно очаровательную картину “динамизма” в его “Ахматовской” версии дал Саша Черный:

“Она была поэтесса,

Поэтесса бальзаковских лет.

А он был просто повеса,

Курчавый и пылкий брюнет.

Повеса пришел к поэтессе.

В полумраке дышали духи,

На софе, как в торжественной мессе,

Поэтесса гнусила стихи:

“О, сумей огнедышащей лаской

Всколыхнуть мою сонную страсть.

К пене бедер, за алой повязкой

Ты не бойся устами припасть!

Я свежа, как дыханье левкоя,

О, сплетем же истомности

тел!”

Продолжение было такое,

Что курчавый брюнет покраснел.

Покраснел, но оправился быстро

И подумал: “Была не была!

Здесь не думские речи министра,

Не слова здесь нужны, а дела…”

С несдержанной силой кентавра

Поэтессу повеса привлек,

Но визгливо-вульгарное: “Мавра!!”

Охладило кипучий поток.

“Простите”..-вскочил он, — ”вы сами…”

Но в глазах ее холод и честь:

“Вы смели к порядочной даме,

Как дворник с объятьями лезть?!”

Несмотря на всю карикатурность картины, нарисованной Сашей Черным, она верно воспроизводит “Ахматовскую” систему сексуальной провокации. Скажем больше, известен случай, когда Ахматову, далеко перешагнувшую тогда бальзаковский возраст, пытался “по-дворницки” обнимать ни кто иной как Борис Пастернак. И получил надлежащий отпор.

Усугубляет ситуацию в любовных играх “Ахматовой” то, что сколько бы она ни говорила во всю силу своей 2-й Эмоции о любви, по-настоящему любить ей, как всякому “царю” не дано. И предметы страсти это чувствуют. Гумилев писал:

“То лунная дева, то дева земная,

Но вечно и всюду чужая, чужая”.

С мужем в стихах же как бы соглашалась сама Ахматова:

“Я пью за разоренный дом,

За злую жизнь мою,

За одиночество вдвоем,

И за тебя я пью…”

* * *

О природной царственности, величавости Ахматовой не писал только ленивый. Приведу лишь некоторые из большого числа такого рода описаний: “… в ее глазах, и в осанке, и в ее обращении с людьми наметилась одна главнейшая черта ее личности: величавость. Не спесивость, не надменность, не заносчивость, а именно величавость: “царственная”, монументально-важная поступь, нерушимое чувство уважения к себе…”,”…что-то королевское было во всем, что ее касалось. Она недвусмысленным образом давала аудиенцию, ибо как еще описать способ, которым она терпеливо принимала поток бесконечных посетителей…”,”…важнейшая ее черта — аристократизм. И внешности, и душевному ее складу было присуще необычайное благородство, которое придавало гармоничную величавость всему, что она говорила и делала. Это чувствовали даже дети. Она мне рассказывала, как маленький Лева просил ее:” Мама, не королевствуй!””

Думаю, излишне говорить, что такая манера держаться — прямое производное от 1-й Воли Ахматовой. Но. Не от всякой “Ахматовской” 1-й Воли следует ждать демонстраций столь очевидного своего превосходства. Но только от той 1-й Воли, что достигла результата, результат для “царя” — это когда сформирована свита, появились подданные, “монарх” создал “монархию”, и лишь на этой базе он в состоянии успешно играть в превосходство, в харизматическое лидерство.

Кружение неких людей вокруг Ахматовой никогда не прекращалось, свита, небрежно названная Пастернаком “Ахматовкой”, не покидала ее даже в самые суровые годы, так что реализовывать свою 1-ю Волю ей было на ком. Говоря о своих подданых, она иногда даже пользовалась словарем, позаимствованным у советской номенкулатуры. Например, поиск среди поклонников нужного на данный момент человека, она называла “порыться в кадрах”(!)

Вместе с тем, именно достижение результата 1-й Волей Ахматовой заметно портило органичную величавость имиджа поэтессы мелочностью, обидчивостью, суетностью, оглядкой на чужое мнение, “она бывала капризна, деспотична, несправедлива к людям, временами вела себя эгоистично.” Бунину Ахматова до смерти не простила злую эпиграмму на себя, на Блока пожизненно обиделась за недостаточное внимание к своей особе, Пастернаку откровенно завидовала и ревновала к его, как ей казалось, незаслуженной славе (“нобелевка”, международный скандал и т. д.).