Синяя Борода
Шрифт:
– Вот уж не думала, что там были и японцы.
– Их там не было, но я решил, что они там должны были быть, поэтому я одного из них туда поместил.
– Почему?
– Потому что японцы не меньше немцев виноваты в том, что мы превратились в сборище воинственных ублюдков – и это при том, что мы совершенно искренне ненавидели войну после Первой Мировой.
– А вот эта лежащая женщина уже умерла? – спросила она.
– Умерла. Она была цыганской королевой.
–
– Единственный способ поправиться в Долине Счастья – это умереть, – сказал я. – Ее разнесло, как карнавального толстяка, потому что она мертва уже три дня.
– В Долине Счастья, – повторила она.
– Ну, «Мир на земле». Или «Райские кущи». «Сады Эдема». «Вечная весна». Называйте, как хотите, – сказал я.
– Еще она единственная, кто лежит в одиночестве. Или не так?
– Да, верно. Трупы через три дня начинают весьма неприятно пахнуть. Она была первой из паломников в Долину Счастья, она пришла сюда одна, и умерла почти немедленно после этого.
– А где все остальные цыгане?
– Шумною толпой, в ярко раскрашенных повозках, играющие на скрипках и звенящие в бубны? – отозвался я. – Крадущие все, что плохо лежит – что, кстати, было чистой правдой?
* * *
Мадам Берман рассказала мне о цыганах одну историю, которой я раньше не слышал.
– Они украли у римских солдат гвозди, которыми те собирались прибивать Иисуса к кресту, – сказала она. – Солдаты хватились гвоздей – а они исчезли, как не бывало. Их стянули цыгане. И Христос, и вся собравшаяся толпа – все стояли и ждали, пока солдатам пришлось посылать за новыми. Узнав об этом, всемогущий Господь выдал всем цыганам на свете разрешение воровать все, что им понравится.
Она указала на раздутую цыганскую королеву.
– Она в это верила. Все цыгане в это верят.
– Зря она в это верила. А может, это и неважно, во что она там верила. Когда она в одиночестве добралась до Долины Счастья, она почти умирала с голоду. Она попыталась украсть в усадьбе курицу. Хозяин заметил ее из окна спальни и выпалил в нее из малокалиберного ружья, которое держал под периной. Она убежала. Он решил, что промахнулся, но он не промахнулся. У нее в животе засела маленькая пулька. Она упала вот здесь и умерла. А через три дня прибыли все мы.
* * *
– Где же ее подданные, если она королева? – продолжала расспрашивать Цирцея.
Я рассказал, что даже в зените своей власти она правила от силы четырьмя десятками человек, включая грудных младенцев. По всей Европе шли ожесточенные споры, какие именно народы и народности являлись грязным сбродом, но в одном европейцы сходились: эти ворожеи,
Их истребляли повсюду. Королева и ее подданные избавились от своих повозок, от привычной одежды – избавились от всего, что выдавало в них цыган. Днем они прятались в лесах, а по ночам выходили раздобыть себе еды.
И вот однажды ночью, когда королева ушла в поисках пропитания, один из ее подданных, четырнадцатилетний мальчишка, попался на краже куска ветчины у расчета словацких минометчиков, сбежавших из немецких окопов на русском фронте. Они направлялись к себе домой. Их дом был как раз неподалеку от Долины Счастья. Они заставили мальчишку показать дорогу к стоянке цыган и убили всех, кто там находился. Когда королева вернулась, подданных у нее больше не было.
Вот такую историю я придумал для Цирцеи Берман.
* * *
Цирцея преподнесла мне недостающее звено в моем рассказе:
– И в Долину Счастья она пришла в поисках других цыганских семей.
– Точно! – сказал я. – Но во всей Европе цыган почти не осталось. Большинство из них уже согнали в газовые камеры, к всеобщему удовольствию. Так им и надо, воришкам.
Она присмотрелась к мертвой женщине внимательнее и отшатнулась.
– Фу! Что это у нее во рту? Кровь и черви?
– Рубины и бриллианты, – ответил я. – Но от нее так отвратительно пахнет, и вообще вся она такая отвратительная, что никто еще не подходил к ней достаточно близко, чтобы это заметить.
– И из всех этих людей, – зачарованно спросила она, – кто же будет первым?
Я указал на бывшего лагерного охранника в тряпье, снятом с пугала.
– Он, – сказал я.
36
– Солдаты, везде солдаты, – продолжала удивляться она. – Мундиры, везде мундиры.
Мундиры – то, что от них осталось – у меня были самыми что ни на есть подлинными. Так я воздавал дань своему мастеру, Дэну Грегори.
– Отцы всегда так гордятся сыновьями, увидев их в военной форме, – сказала она.
– Да, как Большой Джон Карпински.
Это, разумеется, мой сосед к северу. Маленький Джон, сын Большого Джона, плохо учился в старших классах, и к тому же попался на продаже травки. Вот он и записался в армию, а в то время шла война во Вьетнаме. Когда он впервые явился домой в форме, счастью Большого Джона не было предела – ему казалось, что Маленький Джон встал наконец на верный путь, и обязательно теперь чего-нибудь добьется в жизни.
А Маленький Джон вернулся в цинковом гробу.