Сионисты против Сталина
Шрифт:
Дальше он пишет:
«До конца своих дней он (Сталин. — Л. Ж.) наивно продолжал сводить счеты со своим нищим детством»…
Да уж, действительно, Сталин так старательно «сводил счеты», что после своей смерти оставил пару сапог да шинель!
Радзинский завершает свой пассаж:
«Но именно в детстве униженность любимой матери, вечное недоедание и нищета родили в болезненно самолюбивом мальчике ненависть. Прежде всего к ним — к богатым торговцам-евреям».
Хана Мошиашвили вспоминает: «Маленький Иосиф привык к нашей семье и был нам как родной сын…
Понимая, что его обвинения в антисемитизме, предъявленные маленькому ребенку, звучат комично, Радзинский продолжает:
«Эти же мысли через много лет выскажет его сын Яков. Попав в плен во время войны, он говорит на допросе: „О евреях я могу только сказать: они не умеют работать. Главное, с их точки зрения, — это торговля“».
Вот он, зоологический антисемитизм!
Кто же мог «преподать» Якову «начатки злобы» к евреям?
Могла ли это сделать его жена-еврейка?
Нет! Только Сталин!
Были, правда, еще деятели различного калибра, которые могли повлиять на формирование «антисемитизма» Якова.
Ну там, Шекспир, Золя, Наполеон, Куприн, Пушкин, Лермонтов, Достоевский, императрицы Елизавета, Екатерина II, Лютер, Мухаммед, Иисус Христос.
Были даже еврейские пророки Ездра, Исайя, Михей, тоже проявившие себя как вульгарные антисемиты.
Но вряд ли именно они так нехорошо повлияли на Якова. Именно Сталин, как отец, наверняка, воспитывал в Якове ненависть к евреям. А когда был занят, то поручал «преподавать начатки злобы к евреям» своим соратникам: Мехлису или Кагановичу.
Так что на месте Радзинского я бы не сваливал всю вину за «антисемитизм» Якова только на одного Сталина.
Но, странное дело, мальчика-«антисемита» Сосо привечали в еврейских семьях, любили его «как родного сына»! И никакого противоречия тут Радзинский не находит!
Почему?
Архивник не в состоянии понять, что любовь хоть и является чувством иррациональным, но все же основывается на неких нравственно-моральных принципах, обязательных для каждой из сторон. Видимо, маленький Сосо обладал такими чертами характера, которые вызывали к нему симпатию и даже любовь со стороны взрослых людей.
Неужели взрослые так привязывались бы душой и сердцем к маленькому Сосо, если б он был хитрым, злопамятным, криводушным, жадным, лживым, коварным, ленивым?
А ведь черты характера формируются уже в детстве и легко определяемы по совершаемым поступкам. Но, похоже, для Радзинского все это пустое.
Слабость аргументов заставляет Радзинского все же попытаться еще как-то убедить читателя в том, что Сосо рос очень нехорошим мальчиком, и он приводит следующий эпизод:
«Его друг Давришеви вспоминал, как бабушка читала им Евангелие, историю предательского поцелуя Иуды.
Маленький Сосо, негодуя, спросил:
— Но почему Иисус не вынул саблю?
— Этого не надо было делать, — ответила бабушка. — Надо было, чтоб Он пожертвовал собой во имя нашего спасения».
Радзинский заключает:
«Но этого маленький Сосо понять не в силах: все детство его учили отвечать ударом
Что тут сказать? Возможно, маленький Радзинский воспитывался вне коллектива сверстников и не знает, что любой нехороший поступок в этой среде мгновенно осуждается с детским максимализмом и нехороший мальчик лишается друзей. А Сосо всегда был окружен друзьями, верность которым он сохранил до конца своих дней.
Первую главу своей книги Радзинский заканчивает сообщением о поступлении Сосо Джугашвили в Горийское духовное училище.
«Вспоминает Михаил Церадзе (он также учился в Горийском духовном училище):
„Любимой игрой Сосо был „криви“ (коллективный ребячий бокс). Было две команды боксеров — те, кто жили в верхнем городе, и представители нижнего. Мы лупили друг друга беспощадно, и маленький тщедушный Сосо был одним из самых ловких драчунов. Он умел неожиданно оказаться сзади сильного противника. Но упитанные дети из нижнего города были сильнее“».
Чем-то воспоминания Церадзе не понравились Радзинскому, и он решил продолжить их сам. Лично!
«И тогда Церадзе, самый сильный боксер города, предложил ему (Сосо. — Л. Ж.): „Переходи к нам, наша команда сильнее“. Но он (Сосо. — Л. Ж.) отказался — ведь в той команде он был первым!»
Вот что, оказывается, удержало Сосо от перехода в более сильную команду — расчет и выгода. Другие мотивы решения Сосо даже не рассматриваются, поскольку нравственная сущность Радзинского не содержит таких понятий, как преданность коллективу, друзьям.
Радзинский:
«И еще: он умел подчинять. Он организовал компанию из самых сильных мальчишек, назвал их — „Три мушкетера“. Петя Капанадзе, тот же Церадзе, Гриша Глурджидзе — имена мальчиков, безропотно выполнявших все приказания малорослого д'Артаньяна — Сосо».
«Он умел подчинять» — вот ключевая фраза Радзинского из этого фрагмента. Правда, рассказать читателям, как именно маленький Сосо «подчинял» себе друзей, архивариус отказывается. А ведь этому есть много свидетельств. Причем Радзинский располагает этими свидетельствами, но… не приводит. Не вписываются они в его концепцию образа, который он лепит из мальчишки Сосо.
Так как же все-таки Сосо «подчинял»?
Д. Сулиашвили:
«Сосо учился прекрасно. Из класса в класс он переходил первым учеником. Одновременно он учил и других. Все соседи знали о его способностях и о том, как любили его преподаватели. Поэтому, если кому-либо из ребят трудно давалось учение, то родители их приходили к Сосо и просили его позаниматься с ними. И Сосо с редким усердием и упорством помогал отстававшим детям готовить уроки, усваивать те или иные предметы.
— Ну-ка, пусть только попробует теперь Лавров поставить тебе двойку! — говорил он ученику. — Если только он поставит тебе неудовлетворительную отметку, сейчас же скажи мне.
Ободренный малыш убегал домой и через некоторое время действительно исправлял свои отметки».