Сирингарий
Шрифт:
Качался пол. Швырнуло на стену, ободрало плечо.
Кричали люди, а он одно знал — падают, падают, они падают...
Все. На этот раз точно — все.
Мелькали огни-всполохи, выла сирена, твердил ровный голос одно и то же, одно и то же, а он одно знал — вперед, вперед, подняться, налево, подняться, направо...
Не тянула
Все бежали к спасательным капсулам, а он — в другую сторону. Ровно противоположную.
Полыхнуло, осыпалось фонтаном искр, запахло едко, горелой проводкой, закапал пластик...
Опять его бросило, провезло кувырком по стене, и — едва успел, нырнул, словно в поруб — шлюзы за спиной схлопнулись, как капканные челюсти.
Следующее содрогание швырнуло его вперед, почти размазало о панель ручного управления. Бровь лопнула, лицо залило.
Автоматика вышла из строя. Они падали, падали...
Горели.
Сколько он успеет сбросить? Ручное отсаживание даже не рассматривали всерьез, каждая капсула весила под тонну.
Но если не попытается, если не сделает — они просто сгорят все. Годы, десятилетия, потраченные на разработку и выращивание; проект, переданный ему предшественниками...
Оператор он или нет?
Панель откликнулась касаниям пальцев; механика работала.
Застонал от натуги, навалился на рычаг, сбрасывая в люк одну капсулу; вторую; третью...
Рычал механизм, сваливая гряду капсул второго порядка.
Он не успевал, не успевал спасти всех.
Они падали, падали...
Горели.
— Скажи ему — не совладал, мол. Скажи — тварь лютует, смертью грозит...
— Если...если не послушает? — язык едва ворочался.
Сумарок был будто здесь, а будто спал. Двоилось. В горле першило от едкой гари, саднило ладони, точно сорвал кожу и ногти, толкая в бешеную пустоту железные, окованные бочки...
Бочки те были с одного бока прозрачны, как тонкое стекло, и Сумарок как сейчас видел, как сейчас помнил — навалился, толкая к люку-яме, как навстречу, из нутра бочки, к стеклу другие руки прижались...
— Скажи: пусть бросает зыбун тревожить-ворошить. Иначе тот сам к нему в гости пожалует — все, что взял, против него же и обернется ...
Чаруша
— Скажу, Ольна. Только и ты думай, как тебе Зыбку сберечь, а узел людской не трогать, людей не губить. Сроку тебе до зимы. Если не совладаешь, не обессудь: разорю гнездо. Уговор?
Вздохнула Ольна, губы скорчила.
— Высоко камешки кидаешь, чаруша, — сказала. — Совладаешь ли?
— Один не управлюсь, так послугу спрошу, — отозвался Сумарок. — Сама то знаешь.
Ольна руку и протянула:
— Уговор, — сказала негромко.
***
Все бы ничего, да полюбился Сумарок котишке хозяйскому; все ворковал, усами щекотал, норовил на волосы прилечь.
Сумарок терпелив был, отгонял надоеду ласково. Ворочался. Думно было, не шел сон. Снедать вечером не стал, до сих пор от еды отворачивало, так хозяйка ему полну миску скатных яблок принесла.
Принесла, локотком подхватилась да поведала, о чем весь узел судачил: у гордеца-Гория в ночь все стекла враз полопались, все зеркала прахом пошли, насилу сам жив остался...
Уж, казалось, Горий-то — старого леса кочерга, на кривых оглоблях не объедешь — а наутро с вещами из хоромины вон, да и укатил, ворота на оба полотна распахнуты...Молва по народу пошла, что вся беда с того песку белого. Зачурали место.
Едва-едва дрема взяла, ан зашуршало-заскребло у порога вдругорядь.
— Да уймись ты, чучело бессердечное! Дай поспать! — сказал Сумарок в сердцах, на шум яблоком бросил.
— Чучело бессердечное? Ладно что чучело, но второе прямо обидно слышать...
Сумарок так и сел, заморгал в темноту: всего свету было, что Луна в окошке.
Кнут опустился рядом, вытянул длинные ноги. Из ладони в ладонь яблочко перекинул.
— Чего ты? — спросил, заглядывая в лицо.
Сумарок потер лоб.
Задваиваться вроде перестало, но как наяву видел свои руки, налегающие на рычаг, долгую железную бочку с окном во весь бок...
За себя не думал, на погибель бросить не мог.
...к стеклу другие руки прижались, а он вздрогнул, голову повернул — встретились глазами.
— Скажи, — заговорил Сумарок медленно, отгоняя видение напряжением воли, — помнишь ты, как появился? Кто тебя сотворил?
Сивый удивленно присвистнул.
— Я тебя, конечно, с родителями сведу, честь по чести, но не рано ли?
— Мне нужно знать, Сивый. Мне важно знать.
Кнут вздохнул протяжно, знакомым жестом откинул волосы.
— Ох, беда мне с тобой. Долгий тут разговор, Сумарок-паренек.
— А мне спешить некуда, — усмехнулся Сумарок, потянулся, взял из ладоней кнутовых яблоко.