Сирингарий
Шрифт:
Сумарок только сейчас разглядел, что глаза ее — как апрельская березовая зелень, солнцем ярким крапленая.
— Лапу свою…Али ногу, не разобрал.
— С чего взял?
— Слышал. Он, пока наверху топтался, все напевал…
— Говорю же, ты навел, чаруша!
— Слюной не брызжи, западошный, не ровен час, зубами подавишься, — бросил Пешня.
— Ах ты, тать, проблядин сын…
Вновь сороки на руки бойцам слетелись, да тут качнулась дверь, отворилась со скрипом…
Коростель ажно
— Да что это у вас приключилось?! — крикнул слабым голосом.
— Долго объяснять, дядя, — блеснула зубами Иль, своим махнула, чтобы отвели от правильщика оружие. — Гадаем с ребятушками, на что сущ лютый польстился, для чего на рожон лезет…
— Какой такой сущ?...
Пришлось Амуланге рассказать правильщику, что тут случилось-содеялось, покуда он честно работу свою исполнял. Слушал Коростель с волнением, а после выдохнул горько, голову обхватил.
— Ох, знал, ох, чуял, что добра не будет с той вещицы подземной!
— С какой это? — насторожился Репень. — Нешто везем что тайное? Почему я не знаю?!
Коростель же без слов к себе ушел, а вернулся скоро, да с узким ларчиком. Обычного вида ларчиком, из дерева темного, в рогожку увязанного.
Поколебавшись, отпер, откинул крышку.
Люди сдвинулись ближе.
А лежал в ларчике, лежал в гнезде желтом соломенном…
— Кладенец! — ахнули видоки одним голосом.
— Лапа, — молвил устало Коростель.
Посмотрели на него, а после — на чарушу.
Сумарок осторожно ларчик перенял, кладенец разглядывая. Смутно откликнулось, сдавило запястье — браслет о себе напомнил.
Был кладенец ровно наруч из трех колец, скрепленных узкими пластинами, эмалью да финифтью богато украшенными. Тонкой работы, искусной. Но Сумарока более всего иное задержало, потянуло взор: от малого запястного кольца шла ровно перчатка, петлями серебристыми набранная. На пять пальцев перчатка, и каждый палец венчался серпом-срезом, когтем звериным…
Коростель же почесал в затылке, так заговорил.
— Когда вар черпали, наткнулись вот ребятушки. Глубоко под землей лежал, и не разобрали сперва, думали, коряга какая. Потащили к огню, бросили — сор наросший сгорел, и засверкало! Уж тогда смекнули, что кладенец. Мужички промеж собой его лапой медвежьей нарекли, ну да за схожесть…Артельный князю доложился, так мол и так. А он уж велел к себе выслать, да чтобы в пронос и слова не явили...Ох, не хотел я брать…Дурная вещь…
Переглянулся Сумарок с Амулангой.
— Нешто сам медведь за своей лапой пожаловал, — прищурилась мастерица.
— Может, отдать? — робко предложил Василек.
Репень по затылку вихрастому треснул, только сойкнул парнишка.
— Ну да, сейчас!
— А сам не отдашь — порвет! — вступился за отрока Марода.
Пешня же засомневался.
— Может, вовсе не вернется…Чаруша его вон как насадил! Не вдруг прочухается!
Пока судили-рядили, Сумарок вновь к окну отошел. Все казалось ему, что кладенец тот он видел допрежде, вот только когда, как, где — не мог вспомнить.
Висок потер.
Почуял на себе взгляд — Репень отвернулся, втолковывал что-то дружинникам своим…Не иначе, наставлял, как со злодеями расправиться.
Злодеи, кажется, вовсе страха не имали, посмеивались в своем кругу.
Не вдруг сообразил чаруша, а все перекрутилось.
Вскрикнула Амуланга, Сумарок на голос обернулся.
Такая картина открылась: стояли друг против друга Репень с дружинниками да некоторыми разбойниками, а против них — Амуланга с Коростелем, да Пешня, да Василек, да Марода, вор с меченой рожей…
— Давай сюда кладенец, девка! — крикнул Репень, сороку в грудь Амуланге наставляя.
— Да ты разбойник поболее моего, — развеселилась Иль.
— Лишнего не болтай! Давай сюда, живо!
— Совсем тебе жадность разум затмила, — покачал головой Коростель. — Справный же дружинник был…
— Кой ляд справный, — продолжала скалиться Иль. — Из бороны Князевой не иначе на пинках вынесли?
— Заткнись, шмара!
Замахнулся.
Тут только вспомнил Сумарок, какие прежде он речи слыхивал про Репня.
— Нельзя так! — Василек шагнул храбро, Иль-разбойницу да Амулангу собой загораживая. — Не по Укладу, не по закону! Мы обряжены защищать, а не губить, не брать чужое!
— Здесь я закон, возгря!
— Ну все, порвало котелок…
Тряхануло тут возок, стрела и сорвалась. Ахнули все, Василька Иль подхватила, прочие отшатнулись.
Репень белым сделался, зубы оскалил.
— Давай кладенец, сука!
— Да подавись! — Амуланга швырнула ему ларчик.
Репень с переметами своими отступил, прикрываясь самострелами.
Прочие угрюмо смотрели вслед.
***
— Будет тебе урок — когда злой дядя велит безделушку какую отдать, так отдавай, не баранься.
Закручинился Василек. Иль да Амуланга его обиходили, стрелку вынули из плеча, чисто перевязали. Отрок все стерпел, ни пикнул.
— Как можно, я же клялся…И какая же эта безделушка?
— Железка старая, — рассмеялась Амуланга, подмигнула. — Не вешай уши! Ну, лапа. Что он с ней сделает? Кладенец, дурашка, не ко всякому впору. Носить не каждый сдюжит. Так, чаруша?