Скала альбатросов
Шрифт:
Она постаралась припомнить сон во всех подробностях, и в затуманенном сознании одно за другим всплывали мучительные видения. Она вдруг увидела себя со стороны. Вот она пытается бежать, рвется, но не может сдвинуться с места, не способна даже шагнуть, не в силах вытащить ногу, утопающую в трясине. Туман становится еще плотнее, и тогда она начинает кричать как безумная, простирая вперед руки. Призывающий ее голос Джулио звучит совсем близко и приказывает ей во что бы то ни стало выйти на твердую почву, вырваться из трясины.
Арианна содрогнулась, с трудом приподнялась и села, обливаясь потом. Нет, подумала
Она встала и неслышно покинула келью. Несколько домиков, приютившихся возле высокой колокольни на площади, стояли пустые. Повсюду царила тревожная тишина. Она не торопясь подошла к ближайшему строению, постучала в дверь. Ответа не услышала, вернулась к церкви и позвала Марту. Никто не ответил.
Прошла еще немного и остановилась на паперти у дверей. Отчего же ноги не держат ее и прямо-таки отказываются идти? У нее закружилась голова. Она потерла виски. Нет, она не может упасть тут, на эти плиты. Сейчас никак нельзя допустить такое. Нельзя! Она опять позвала Марту и вдруг услышала, как та бежит к ней. Наконец-то она обняла ее.
— Зачем ты встала? — спросила Марта.
— Ноги не держат. Отведи меня обратно, — она хотела было сказать «отведи домой», но нет у нее теперь дома.
— Еще бы, — сокрушалась Марта, сопровождая ее в обитель священника — ты ведь уже два дня ничего не ела, забыла разве?
Она привела Арианну на кухню, усадила за небольшой столик на середине комнаты.
— Держись, не упади! Сейчас придумаю, что бы тебе дать поесть.
Арианна уронила голову на руки, лежащие на столе, и проговорила:
— Ну разве это по-божески? Именно сейчас ему понадобилось уехать в Рим.
— Дорогая, ну как он мог заранее знать? Раз надо, значит, надо. Но падре вернется, вот увидишь. А сейчас сиди тут и не вставай, я постараюсь раздобыть немного хлеба. Пойду поищу дона Альберто.
До чего же заботлива Марта, какой у нее теплый, ласковый голос. Ох, не стало бы вдруг и ее, Арианна просто погибла бы. Нет, без Марты она не пережила бы всего этого. Ведь еще вчера — да, вчера, потому что прошло всего несколько дней, — у нее была счастливая семья, ее обслуживало много людей, она жила в роскошном особняке, имела уйму нарядов и драгоценностей и сколько угодно еды. Ах, если бы она могла поплакать, хотя бы немного поплакать.
Но ведь и сейчас немало семей, которые живут совершенно спокойно — спят и едят в собственных домах. И утром, когда у нее не было сил подняться, тоже где-то просыпались девушки, которые надевали нарядные платья, танцевали, пели, как и она еще несколько недель назад, хотя уже тогда вокруг на огромной территории шла война, гремели пушки, лежали в руинах разграбленные города, и тысячи солдат наводняли дороги и заполняли госпитали, где постоянно стоял сладковатый, тошнотворный талах гноя и крови. А толпы беженцев из сел и городов ковыляли босиком, оборванные, измученные, голодные, изможденные, лишившиеся последних сил,
И в то же время в другом конце Ломбардии холмы сделались голубыми от мундиров хорошо откормленных французских солдат, сидевших на лошадях с лоснящейся от сытости шкурой.
Ах, если б только можно было убежать куда-нибудь подальше от Бьяндронно, от Ломбардии, от французской армии, от Милана!
Но она находится тут и должна подумать, чем наполнить вот эти желудки, которые требовали еды. Еды?! Скоро ее сын проснется и заплачет от голода. Отчего у желудка такая хорошая память? Отчего сегодня утром еще в полусне, еще прежде, чем вспомнить все, что случилось, ей так хотелось ощутить запах горячего молока и ароматных пирожных, изготовленных ее поваром? По утрам на стол в Милане подавали яблоки, молоко, пирожные, мед… Уж такие-то простые продукты всегда были в изобилии. Какая расточительность!
Сколько излишних трат делалось тогда в ее доме: пшеничные лепешки, гренки, печенье, трубочки со сливками — всё только на один завтрак. А на обед — ветчина и жареные курицы, капуста, плавающая в дивном соусе, фасоль, горсткой лежавшая в красивых фарфоровых вазах с цветочками, жареные кабачки, зеленый горошек, отварной картофель, морковь со сливками, сметана, да такая густая, что в ней ложка стояла, и три вида тортов, чтобы каждый мог выбрать по вкусу — шоколадный, ванильный и с джемом либо с фруктами по сезону. Какой ей больше нравится — с земляникой или с яблоками? Оба нравятся!
Она вдруг заметила, что на руки капают слезы. Она подняла голову. Возможно ли, чтобы одно только воспоминание о столь роскошных обедах заставило ее заплакать? Ведь такого не смогли сделать ни война, ни смерть, ни убийство.
Она почувствовала мучительную боль в желудке от разыгравшегося аппетита, которым Марта всегда упрекала ее. Здоровый аппетит, появившийся в пятнадцать лет, никогда не покидал ее. Более того, от усталости, напряжения и горя он даже возрастал. А такого горя, такой душевной боли она еще никогда не испытывала прежде. Но тут она услышала слова Марты.
— Вот, дорогая, что я раздобыла у одной нашей соседки… — голос Марты дрожал от волнения. — Кусок черствого хлеба и немного сахара.
Марта постаралась дрожащими руками разрезать хлеб, но не смогла — слишком твердый.
Тогда она взяла кувшин с водой и немножко намочила ломоть прямо на столе, не опасаясь, что он испачкается, — сейчас было не до этого. Политый водой, хлеб сделался мягче, и Марта смогла его разрезать. Намочила с другой стороны, достала из кармана кулечек с сахарным песком и совсем дрожащими руками посыпала сладость на хлеб.
— Вот, поешь немного, еда вернет тебе силы.
Арианна набросилась на ломоть с такой яростью, что даже забыла предложить Марте тоже поесть. Она жадно кусала хлеб огромными кусками. Ей довелось видеть такое только у рыбаков, ужинавших на берегу моря. И сейчас она тоже до отказа набивала рот хлебом, посыпанным сахарным песком. Она подняла голову и увидела, что Марта стоит, сложив руки на животе, и с состраданием смотрит на нее.
— Поешь и ты.
— Нет, — отказалась Марта и села рядом за стол. — Остаток нужно приберечь детям. Они скоро проснутся и попросят есть, несчастные создания.