Скальпель для шейха
Шрифт:
Он посмотрел на свою руку, затем вопросительно на меня.
– Я не люблю тебя, - призналась я тихо, глядя ему в глаза. – Прости меня за это.
Андрей закатил глаза, откинулся в кресло, закрылся, но руки не отнял.
– Ты хирург от бога, - шумно выдохнул он.
Я горестно хихикнула, не пряча навернувшиеся слезы.
– Знаешь, как говорит Курумканский, хирург – это тот, кто дает шанс. Помнишь того мальчика?
Андрей открыл глаза, кивнул, припоминая историю с пятнадцатилетним пацаном.
– В сердце имелся дефект. Межжелудочковая
– Подключить к аппарату искусственного кровообращения. Родители его сильно переживали. Единственный поздний ребенок. Курумканский разрешил наблюдать им через стекло в дверях.
То, что я только что сказала, далось с трудом. Я никогда ни с кем не делилась этим. Всегда молчала. Моя бригада тоже держала язык за зубами. Подобные вещи не принято рассказывать коллегам за чашкой чая.
– Я вскрыла его, как по учебнику. Рассекла нижнюю полую вену и не заметила, как разрезала ткани под ней. Случайно задела сердце.
Я снова замолчала на несколько минут, закусывая нижнюю губу, глядя куда-то в стену. На секунду от переживания прикрыла глаза.
– Кровь заструилась по пальцам, так сильно. Так много. Очень много.
Теперь он будет понимать, откуда у меня это «особенное» отношение к крови. Андрей сел, выпрямился и внимательно посмотрел на меня.
– Я моментально взмокла. Схватила щипцы в надежде перехватить порез и пыталась сжать его, но из-за силы сердечных сокращений ткань все время рвалась. У него началась кровопотеря. Попросила вызвать Курумканского.
Я покачала головой, нелегко выдыхая.
– Знаешь, я тогда руками сжимала сердце. Все пыталась заставить биться. Слышала так отчетливо. Так ясно. За дверью голосила его мать. Когда пришел Курумканский, он с легкостью подключил его к аппарату искусственного кровообращения. Я закончила операцию. Устранила дефект. Зашила. Мы отключили от аппарата, но сердце…
Я посмотрела на Андрея глазами, полными печали.
– Его сердце так и не забилось.
Он понимающе сжал мои пальцы в ладонях, ничего не отвечая. Я сглотнула, продолжив:
– Не знала, у кого просить прощения. Бродила по больничному корпусу, смотрела на пациентов. Хотела уволиться. Курумканский нашел, - покачала головой и снова вздохнула. – Где-то в палате, жалел, пока я рыдала. А потом похлопал по плечу и сказал: Сделай выводы. Это единственное, что остается. И продолжай жить.
Я вздохнула:
– Сказал, эта цена, которую платят врачи. Я не бог, а человек. И делаю, что могу. И лучшее, что могу - никогда больше ничего подобного не совершать. Не делать ошибок, понимаешь? На следующий день я провела успешную операцию. Потом еще одну. И еще. Ошибок больше не было…
С болью посмотрела на мужа и прошептала:
– Но не в жизни… в жизни все не так. Столько ошибок.
– Ты не рассказывала.
Я, соглашаясь, покачала головой. Не рассказывала. Трудно такое вспоминать, тяжело признаваться, даже
– Я дам тебе шанс, Андрей. Один. У тебя будет шесть месяцев. Но потом, - мотнула головой, будто заключая договор сама с собою. – Мы вернемся домой. Или я одна. Я не хочу чувствовать вину за то, что сказала тебе «да». Не хочу быть виноватой перед Полиной. Я хочу развода. Давай будем считать это моим откупом.
38
Вера приступила к работе, и шесть месяцев понеслись со скоростью выпущенной стрелы, не встречающей преград. Мэдокс Мэдс, ее начальник, не щадил девушку. Давил по просьбе Полины, изводил нападками и нагружал работой на все время суток. И Вера гнулась. Гнулась, но не ломалась.
Она становилась тверже и не жалела себя. Работала. К моему удивлению, она не искала встреч. Ни единой попытки приблизиться, даже намека. Я надеялся, что притяжение и любопытство возьмут свое, и она придет ко мне.
С ней ничего не было понятно, в отличие от ее мужа. Тот с женой Мэдокса Мэдса вместе ходил по магазинам и картинным галереям, смотрел кино и готовил ужин, а оставшееся время проводил в гостевой спальне. Вряд ли можно было такое не предположить. Полина, женщина сексуальная, без комплексов, впечатлилась их приездом. Но, кроме всего прочего, у нее было европейское воспитание.
Она носила прозрачные топы с тончайшими лифчиками, короткие платья или обтягивающие мини-юбки, обнажающие прекрасные загорелые ноги, высокие шпильки, красила губы огненной помадой и кокетливо укладывала волосы. Когда она гуляла или шла в торговых центрах, мужики от зависти сворачивали шеи, желая ознакомиться с задним видом куколки.
Она победоносно соблазняла чужого мужа. Все время невзначай прикасалась к нему, дразнила, прижимаясь то задом, то грудью. У того явно кружилась голова от желания обладать.
По докладам детективов, в один из дождливых весенних дней, через месяц после приезда, когда Андрей уже не мог скрывать голодного мающегося взгляда, она пришла к нему помочь составить резюме. Жаловалась на строгость мужа. Она зависела от денег и гражданства, возвращаться в Россию не планировала.
Им было настолько хорошо вместе, что Андрей все чаще задумывался у ювелирных витрин. Ему явно хотелось и нравилось жить тут.
Я не сочувствовал Мэдоксу, но и мужу Веры тоже. Его стремление вписать женщин чужой культуры в местное общество, за столько лет неугасаемое, разбилось на Полине. Мэдокс мстителен. Они через это проходили все: ревность, желание разделаться и отомстить сопернику, наказание своей женщины.
Одним из условий совместной жизни Мэдокс Мэдс выдвинул безоговорочную верность до самой смерти, и это само собой не обсуждалось. Если она хотела жить в роскоши, иметь все, что только можно поиметь в этом мире, и являться миссис Мэдс долго и счастливо, придется выполнить условие.