Скандинавские саги
Шрифт:
Первой на шум прибежала Гудрун. При виде умирающего мужа она упала около него на колени и, почти теряя сознание от горя, прижалась лицом к его окровавленной груди.
– Не плачь, Гудрун, - прошептал Сигурд, нежно гладя рукой ее белокурую голову.
– Исполнилось предсказание Фафнира, и Один призывает меня к себе. Пожалуй, даже лучше, что я умираю. Прощай!
В это время в комнату вошли Гуннар и Хогни. Увидев в дверях труп сводного брата, король побледнел.
– Я вижу, что Сигурд уже успел сам отомстить за себя, - сказал он.
– Да, он успел отомстить, но только к одному. Нам
– Ну, до этого еще далеко, - пожав плечами, ответил Гуннар.
– Зато теперь его золото в наших руках, а Брунхильд останется со мной.
– Нет, она с тобой не останется, - послышался чей-то голос позади Гьюкинга.
– Она не будет жить с презренным убийцей.
Гуннар обернулся. В дверях стояла Брунхильд. Бледная, с горящими глазами, она с ненавистью смотрела на мужа и его брата, а потом, презрительно отстранив их рукой, подошла к неподвижному телу богатыря и остановилась возле плачущей Гудрун.
– Ты погиб, храбрейший из храбрых, погиб, не оставив после себя наследников, - промолвила она.
– Но ты не бойся: твоя смерть будет отомщена, а я последую за тобой. Там, - и она показала рукой на небо, там, в валгалле, мы опять будем вместе.
– Что ты говоришь?
– в ужасе воскликнул Гуннар, бросаясь к ней.
– Не смей подходить ко мне!
– вскричала Брунхильд, с силой отталкивая его от себя.
– Ты убил того, кому клялся в вечной верности, и убил безвинно, потому что я солгала и Сигурд никогда не изменял вашей дружбе.
– Так как же ты осмеливаешься винить нас в его смерти, подлая женщина!
– не выдержал Хогни.
– Разве не из-за тебя он убит? Разве не ты грозила моему брату бросить его и уехать к Атли?
– Да, грозила, но если б он был верен своей дружбе и своей клятве, он бы меня не послушался, - возразила валькирия.
– Но его прельстили сокровища Фафнира, и он пролил кровь, которая намного чище и благородней, чем его. Это не пройдет вам даром. Я вижу нож, который вонзается тебе в грудь, Хогни, я вижу Гуннара, сидящего в змеиной яме, я вижу, как гибнет род Гьюкингов. Мое проклятие и проклятие богов будет тяготеть над вами до вашего победного часа.
– Вели ей замолчать, брат, - промолвил Хогни, трясясь от злобы, - или я сам заткну ей рот!
– Нет, нет, не надо! Она сейчас успокоится, - остановил его Гуннар.
– Ну так и оставайся с ней вдвоем!
– в сердцах сказал младший Гьюкинг и вышел, небрежно оттолкнув ногой труп Гутторна.
– Не сердись Брунхильд, - примирительно сказал Гуннар, подходя к жене, - подумай лучше о том, как помочь Гудрун. Ты видишь, она без сознания.
– Гудрун скоро успокоится, - презрительно усмехнулась валькирия, - и даже помирится с тобой, Гуннар. Такие, как она, не умеют любить. А я проследую за тем, кто был мне дорог. Уходи отсюда, уходи прочь! Тебе здесь больше нечего делать.
Растерянный король побежал звать на помощь брата, а Брунхильд тем временем созвала всех своих служанок и, обращаясь к ним, сказала:
– Вы уже знаете, что Сигурд умер. Я хочу разделите его судьбу. Кто из вас последует за нами?
Но служанки, покачав головами, в страхе отступили.
– Довольно уже крови, - промолвила одна.
– Лучше жить на земле, чем в царстве
– Да, да, мы хотим еще жить!
– хором закричали остальные.
– Ну, так живите, - пренебрежительно махнула рукой королева.
– И передайте Гуннару, чтобы он сжег мое тело на одном костре вместе с Сигурдом, а между нами положил бы Грам, как это сделал Вольсунг, когда ночевал в моем замке. Прощайте.
И, прежде чем онемевшие от страха служанки смогли что-нибудь сказать или сделать, Брунхильд схватила меч Сигурда и твердой рукой вонзила его себе в сердце.
Не смея отказать своей жене в ее последней просьбе, убитый горем Гуннар приказал воздвигнуть для нее и последнего из вольсунгов один общий костер. Труднее ему было исполнить ее второе желание и положить между ними Грам. Он уже давно мечтал завладеть чудесным мечем Сигурда, но, решив, что подаренный Одином клинок мало пострадает от пламени, согласился и на это. Следуя обычаю, в костер бросили и любимого охотничьего сокола Вольсунга, его собаку и одного из коней под седлом и полной сбруей. Грани Гуннар тоже хотел оставить себе, но, едва пламя костра охватила тело Сигурда и Брунхильд и высоким столбом поднялось к небу, могучий жеребец вырвался из своей конюшни и, опрокинув пытавшихся его задержать конюхов, бросился прямо в огонь. Тщетно разыскивал потом Гьюкинг в золе Грам и остатки конских костей. Замечательный меч и такой же замечательный конь бесследно исчезли.
– Вот видишь, брат, - мрачно сказал Хогни, глядя на разочарованное лицо короля, - боги отказывают нам в своей помощи. Я боюсь, что и проклятию Брунхильд суждено исполниться и род Гьюкингов последует за родом Вольсунгов.
ГИБЕЛЬ ГЬЮКИНГОВ
Гудрун не последовала на костер за Сигурдом, как это сделала Брунхильд. Первые дни она горько плакала о муже, но потом постепенно успокоилась и даже помирилась со своими братьями, простив им его смерть. А спустя еще два месяца в замок Гьюкингов прибыли послы от Атли: грозный повелитель гуннов сватал вдову победителя Фафнира.
– Я удивляюсь тебе, брат!
– сказала Гудрун, когда Гуннар передал ей эту весть.
– Достойно ли дочери Гьюки и вдовы потомка Одина выходить замуж за гунна? Или ты желаешь избавиться от меня, как избавился от моего мужа? Почему ты сразу не отказал посланцам Атли?
– Не сердись, Гудрун, - мягко ответил король.
– Я не буду принуждать тебя и идти против твоей воли, но помни, что Атли зол и мстителен. Если ты ему откажешь, нам придется встретиться в бою с его полчищами, и кто знает, кому из нас боги даруют победу. Подумай об этом и завтра утром дай мне ответ.
– Мне больше не о чем думать, Гуннар, - тихо и печально произнесла молодая женщина.
– Я поняла все, и сыновья моего отца никогда не скажут, что я явилась причиной их смерти. Ступай и скажи гуннам, что я согласна и еду вместе с ними.
Гуннар крепко обнял сестру.
– Спасибо тебе, Гудрун!
– радостно воскликнул он.
– Ты приносишь нам счастье. Теперь, когда мы опять породнимся с Атли, нам не страшны любые враги.
– Было время, когда ты не боялся и самого Атли, - с горькой усмешкой промолвила Гудрун, оставшись одна.
– И тогда бы ты не стал ради своего счастья жертвовать моим.