Скарабей

Радищева Наталия

Но спокойно почитать толстяку не пришлось. Едва он включил телефоны, они зазвонили и запищали одновременно. Эсэмэски с угрозами посыпались на него градом. Марципан рассердился и всердцах захлопнул книгу. Он встал, надел серый мохеровый свитер, высокие непромокаемые ботинки, повязал белое шёлковое кашне, облачился в любимое кожаное пальто с кепочкой и поехал на дачу, разбираться с Комаровским. «Дориана Грея» он взял с собой, чтобы почитать в электричке. Но читать ему там расхотелось. Вместо этого, он всю дорогу смотрел в окно.

День был солнечный, но ветреный. Такие дни внезапно приходят на смену тёплым благодатным денькам бабьего лета. В самый неподходящий момент, когда уже начинаешь верить, что зимы не будет вовсе. Но однажды просыпаешься, и вот те раз! На дворе

настоящая осень. И небо совсем другое, чем вчера, и солнце светит косо. Намедни ещё моросили дожди, грибов в лесу была уйма. А сегодня трава пожухла, под ногами хрустят лужи, и ветер гонит по оцепеневшей земле ворохи скрюченных листьев…

Так думал Марципан, подъезжая к своей станции. Он вышел из электрички на мокрую платформу, недавно здесь шёл дождь. Знакомая дорога через березнячок и грустные осенние поля должна была бы его успокоить, настроить на лирический лад. Но Марципан вспомнил о причине, побудившей его сорваться на дачу, и нарочно стал злиться на Комаровского, накачивая себя воспоминаниями о дурацких телефонных звонках и угрозах. От природы Марципан был слишком благодушен. Он знал эту свою черту, постоянно боролся с ней и опасался, что на свежем воздухе, под воздействием чарующих видов и запахов осенней природы, она возьмёт над ним верх. В итоге, он так распалил себя, что буквально вломился на дачный участок Комаровского, едва не сорвав с петель и без того хлипкую калитку.

– Выходи, подлец! – шумел Марципан, дубася кулаком в запертую дверь соседа. – Выходи, я тебе морду бить буду!.. Ага?! Стыдно?! Забился, как гад под половицу?! Боишься нос высунуть?! Выходи, не то дверь расколочу!..

Марципан безобразничал так минут десять. Пока из-за ограды соседнего участка не показалось изумлённое лицо бухгалтера дачного кооператива Сыкиной, разведёнки, с которой у Комаровского были шашни. Сыкина имела на режиссёра виды, потому в трудные минуты подставляла ему плечо и кое-что другое. Она кормила соседа супом из цветной капусты со своего огорода и картофельным пюре, но мяса жалела, вдруг не женится? Комаровский охотно пользовал соседку, но под венец с ней не торопился, надеясь на вариант получше. Сыкина была молода, ей не было ещё сорока, но глупа, хитра и округла. У неё была круглая попа, круглый бюст, круглое лицо и светлые, постоянно вылупленные глаза. Русые волосы она заворачивала в круглый пучок и одевалась в обтяжные кофточки и брюки, подчёркивавшие все округлости её тела. Комаровский за глаза звал свою пассию Неваляшкой.

– Здравствуйте, Валентин Сергеевич, – обрадовалась Неваляшка, узнав соседа.

– Здравствуй, Вера, – сурово сказал Марципан и отвернулся, давая понять, что в данный момент не расположен к общению. Неваляшка исчезла за забором, а он продолжал штурмовать дачу Комаровского, то есть долбить в дверь и выкрикивать угрозы.

Возбуждённый такой агрессией толстяка, пёс Вулкан тоже залаял и стал хаотично носиться по двору. Кобелю не всё равно было, что творится на охраняемом им участке.

Наконец дверь дачи Комаровского опасливо заскрипела, и режиссёр, явно «с бодуна», с опухшим лицом и всклокоченными волосами, в голубой майке, семейных трусах и резиновых сапогах на босу ногу, вышел на крыльцо. Он был озадачен поведением Марципана, но не успел выразить этого словами. Пыхтя и скрипя кожей, толстяк схватил Комаровского за худые плечи, стащил с крыльца и стал трясти, что есть силы, наливаясь краской.

– Ты, что же это, мерзавец?.. Ты, что же делаешь, а? – гневно вопрошал Марципан, не давая себе остынуть. – Я судьбу свою тебе доверил, а ты? Решил на мне нажиться?!

В глазах Комаровского мелькнул испуг.

– Как? Как ты… догадался? – сдавленно прохрипел он.

– Ка-ак… ты-ы… догада-а-ался! – тряся головой, передразнил режиссёра Марципан. – Я, что, по-твоему, обалдуй? – Марципан брезгливо отдёрнул руки. – Стыдитесь, Комаровский! Я от вас этого не ожидал!

– За что же так? По-фамилии и на «вы»? – пролепетал режиссёр, бледнея. Потом вдруг упал колени, поднял на Марципана красные от водки глаза и, ударив себя кулаком в грудь, взвыл, как настоящий трагик:

– Прости, Сергеич!

Прости! Распоследний я негодяй! Нечистый меня попутал! Но деньги, Сергеич, деньги! Деньги так нужны! Прости, ладно? Потом сочтёмся. Если не простишь, я жить не буду. Повешусь.

Он обхватил голыми руками крепкие ботинки Марципан и тюкнулся нечёсаной головой в чёрную кожу его пальто, увлажняя её неискренними слезами.

– Повесишься?! Неплохая мысль! – Марципан захохотал, откинув назад голову, потом начал яростно вырываться из цепких рук режиссёра, приговаривая: – Вешайся. Вешайся, хоть сейчас. Никто не заплачет. Ты ведь конченый человек. Без совести, без чести. Тебе никогда не подняться. Ты никому на свете не нужен. И десять тысяч баксов тебя не спасут, и сто. Подумай хорошенько, что тебя ждёт? Ты никогда не запустишься! И жены «с курями» у тебя не будет! А будет, знаешь, что? Психушка, от белой горячки, и богадельня, от нищеты. И ещё – возможно, тюрьма. Тюрьма, от твоей патологической жадности. Понял? И никто тебя не навестит. И передачу не принесёт. И письма не напишет. И поделом. Так тебе и надо. Другой участи ты не заслуживаешь, так и знай.

Комаровский разжал руки и опал с лица. Справедливые слова Марципана пронзили ядовитой стрелой его исстрадавшуюся душу.

– Денег захотел?! – не унимался пышнотелый сосед. – Так иди, донеси на меня! Ты не всем ещё разболтал, что Валентин Генералов – убийца? Так продай эту новость газетчикам. Получи свои тридцать серебренников. Только помни, – Марципан сощурился и в очередной раз сделался похожим на Лизу, – если меня заметут, то и тебе не отбрыкаться. На одних нарах париться будем!

Марципан использовал всю уголовную лексику, которую знал, красноречиво поджал губы, повернулся спиной к Комаровскому, высоко поднял нос, натянул кепочку на косицу и поплыл к калитке, как большой кожаный шар. Выходя на улицу, он обернулся и, презрительно бросил Комаровскому:

– Не ходи ко мне и не вздумай звонить! Знать тебя не желаю! Не друг ты мне больше, а Иуда! – И стал полной копией сестры Лизы, с её бешеным красноречием и сумасшедшей тягой к правде.

Комаровский по-прежнему стоял голыми коленками на сырой осенней земле и потрясёнными глазами смотрел вслед Марципану.

Взволнованный этой сценой, Вулкан подбежал к режиссёру и лизнул его в щёку. Он был целиком на стороне хозяина.

Удовлетворённый мщением Марципан пошёл к себе, включил отопление, напился чаю с мёдом и клубничным рулетом и стал смотреть по видео фильм с Жаном Маре. Он обожал этого красавца. Потом открыл банку хорошего острого рассольника, разогрел. Достал из морозилки голубцы, поджарил штук восемь. Напился чаю с халвой, поел яблочек из своего сада, почитал кое-что из Жана Кокто и, как это часто бывает осенью, к тому же, в деревне, уснул сразу с наступлением темноты…

Проснулся Марципан в два часа ночи. На дворе бушевала гроза. Ветер ломал деревья в саду. Молнии сверкали одна за другой. Небо раскалывалось с грохотом. Ледяной осенний дождь барабанил по крыше, по крыльцу, гремел в водосточной трубе и раскачивал жестяную бочку. Для такого времени года подобное поведение природы было столь необычно, что невольно вселяло ужас и наводило на мысли о каре небесной и тому подобной чепухе.

Марципан прислушался. Сквозь этот шум явственно прорывался надсадный рыдающий вой. Это выл пёс Комаровского. Выл так безысходно, так печально, что у толстяка засосало под ложечкой и заурчало в животе. Он встал, вынул из холодильника холодную картофельную запеканку, отрезал кусочек и «заморил червячка». После чего надел поверх ночной рубашки халат, сунул босые ноги в ботинки и вышел на веранду.

Вокруг было черным-черно, и сплошная завеса дождя. Душераздирающий вой Вулкана не прекращался ни на минуту. «Вот, каналья! – подосадовал Марципан на режиссёра. – Напился и дрыхнет, как свинья в луже. А пёс тут с ума сходит. Все нервы истрепал. Хороший хозяин в такую погоду собаку на улицу не выгонит». Он набросил поверх халата кожаное пальто, снял с вешалки зонтик, раскрыл его над головой и, старательно обходя лужи, чертыхаясь и кляня про себя Комаровского, пса Вулкана и непогоду, направился к соседу.