Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуринка двадцать девятая

Русавин Андрей Сергеевич

– Стало быть, и во дворцах, понимаешь, бывает спотычка, однозначно! – с удовлетворением констатировал дед и с подозрительностью спрохал: – А обо чьто же энто они, понимаешь, спотыкнулись?

– Обо чьто, обо чьто! Вестимо, обо чьто! Об окурки, понимаешь!

– Ах, всё пропало, однозначно! Кто же эвти окурки, понимаешь, бросил на пыр... пыр... пыркет?

– Кто, кто! Ты чьто, дедочка, не понимаешь?

– Не-а! Так кто?

– Кто, кто! Они, понимаешь, сами!

– Кто, кто? Окурки себя, понимаешь, сами бросили на паркет? Али кто?

– Кто, кто!

Найн окурки в пальто! Они, понимаешь, сами: Катя и Горох! Они же, понимаешь, всё курят и курят – ни о своем здоровье совершенно не думают, ни о здоровье, понимаешь, будущего потомства!

Дедушка аж рот разинул да и плюхнулся на табурет, як брюзга на брегет. А табурет-то был опрокинутый, так что старчушка сильно зашиб пепеки и копчик и страшно-престрашно забрюзжал:

– Вах-перевах! Черт, черт, черт, черт побери! Ах они, такие, понимаешь, бездумные – Катя и Горох! Вот я им!

– Чьто, чьто ты им?

– Чьто, чьто! Вот выскажу им в лицо всё, що о них думаю! – и дед поправил табурет и уселся на него с ногами, сиречь на корточки.

– Фу, как эвто неучтиво, дедочка! До чертиков, понимаешь!

– Чьто делать, Иванечка, такой уж я неучтивый – до чертиков, однозначно!

– До чертиков, однозначно?

– До чертиков, понимаешь! Неучтивый, неучтивый, неучтивый! Аз грешен душой!

– Ну ни фигам, ёшкинам кошт!

– А ты бы, дедонька, с Татьяны Учтивицы душеспасительный пример брал!

– Ах, шо же она чичас делает, наша Татиана Учтивица, такого душеспасительного, шмок, шмок?

– Да ни фигам, ёшкинам кошт!

– Цмок, цмок! А ты позырь в блюдце, дедоцка!

Взглянул тут любознательно дедичка в блюдечко свое расчудесное – и зырит с любованием: наша Татиана Учтивица душеспасительно, па... понимаешь, любуется гранитным монументом, изображающим её самоё... ею самою... ея самоя! Зарумянилась Танечка, смахнула с монумента пылиночку носовым платочечком, отошла на несколько шажочечков, встала, па... па... понимаешь, на цыпочки и давай па... па... попальбывать из рогаточки па... па... по собственному двойнику – изваянию из красно-синего гранита Первомайского месторождения.

– Фу! Фу-фу! Не надоть! Не надоть! Токмо не энто! Я – не мишень! Я – фу... фу... фундамент науки! А также культуры! Я фу... фу... фундаментально не рад! – верещит фундамент и пытается уклониться от па... па... попаданий, энергично приседая и па... па... подпрыгивая.

– Ну па... па... пожалуйста, дорогой фундамент, па... па... потерпите еще один только разочек! Во имя науки! А также культуры! – весело так кричит граниту Таня, перезаряжая рогатку цильпебсом. – И еще разок! И еще! И еще! Умоляю вас!

– Ах, она Учтивица! До чего же, ах, до чего же она учтивая! – с воодушевлением прошептал дедушка. – Жениться на ней, что ли, ради спасения души?

– Хм! – с неописуемым опасением произнес Ивась.

– Ты что, Ваня, не одобряешь?

– Ага!

– Ну ни фигам!

– Вот дурбень! Но почему?

– Я опасаюсь!

– Вот дурбень! Чего же ты опасаешься?

– А что, ежели она и тебя, як эвтого фу... фу... фундаменталиста, из рогатищи –

цильпебсом? Еже...

– Еже?

– Еже...

– Еже?

– Да-да, еже... ежедневно!

– Ну ни фига-а-ам, ёшкинам кошт!

– А я ей скажу: «Замуж вышла – забудь о своих удовольствиях! Заботься об удовольствиях мужа! Еже...»

– «Ежедневно?»

– «Ежечасно! Ежеминутно! Ежесекундно!»

– Ах, дедушка! Не для одного тилько удовольствия мужа выходят девушки замуж!

– А для чего же еще, дурандай?

– А еще и для собственного удовольствия! Еже...

– Ежедневного? Ежечасного? Ежеминутного? Ежесекундного?

– Ежевсякого! Так что, ежели не будешь служить для нее мишенью еже...

– Ежедневно? Ежечасно? Ежеминутно? Ежесекундно?

– Ежевсяко! То она...

– Шо она?

– Она, она...

– Шо, шо она, она?

– Она тогдась...

– Ну шо, шо же она тогдась?

– Наиучтивейше с тобою распрощается!

– Ну ни фига-а-ась, ёшкинам кошт!

– Вот именно, ну ни фига-а-ась! Ах она, такая-сякая Учтивица! Стало быть, прощай спасение души! Мда-а-а, Иоанн, спасибо за предостережение! Впредь мне фу... фу... фундаментальная современная наука! А ты, Иоанн, не такой уж, оказывается, и дурбень, па... па... па... па... понимаешь! Однозначно! Однако аз па... па... по-прежнему не па... пойму: к чему, ну к чему в современной семейной жизни рогатка, а, дурандай? – в глубокой задумчивости произнес дедушка и вдруг радостно воскликнул: – Ага! Я знаю, на ком я женюсь: всё-таки на Кате, ёшкин кот! Будешь моим свидетелем, Иоанн! Чем же она, интересно, тенчас занимается, наша Огняночка?

– Да ни фигам, ёшкинам кошт!

Глянул Иванушка-дурачек в свое телеблюдце и замечает: Катя тенчас, понимаешь, с царем-батюшкой венчаются, однозначно! В колонном зале царских хором! Царь-батюшка – в праздничных домашних тапочках горохового цвета, в парадном, того же колера, мундире с гороховыми аксельбантами, но без погон, Катерина – в огненно-красном подвенечном платье, тожде с аксельбантами и со шлевками на плечах. Платье, естественно, с грандиознейшим декольте. Прямо над головами царя и Екатерины – хрустальная люстра, с которой свисает и тихо качается огнетушманчик. И венчаются Катя с Горохом долго-предолго, потому чьто перед лицом многочисленных думных боляр декламируют друг дружке длинные-предлинные торжественные речи, всё больше почему-то о международном положении и перевыборах в Думу.

– Ну, Катя, – торжественно говорит царь Горох, – а таперча... таперча... таперча... – так и быть! – таперичи можешь обращаться ко мне на ты! Ты довольна, Катенька?

– Очень! – Катерина кисло улыбнулась. – Хи-хи! А ты?

– И я очень доволен! – сияя, воскликнул монарх, глубоко задумался, что бы еще такого изречь, и вдруг решительно заявил: – А тепере... теперя... теперетька... – так и быть! – теперича, Катенька, изглаголь, чего хочешь! Я всё для тебя сделаю, тильки б ты была счастлива! Аж целых три желания твоих исполню – в течение нашего долгого-долгого царствования, любимая! Хочь самых чудных!