Сказ про Иванушку-дурачка. Закомурища тридцать третья
Шрифт:
– Раз... раз... рассмотрел, добродева!
– Вы что, не знали, что под «кирпич» ехать нельзя? – застенчиво улыбнулась дивца.
– Отлично знал, добродева! Но мой внутренний голос шепнул мне: «Как нельзя? Поезжай, будь добр!» – и я, однозначно будучи добрым, поехал, понимаешь!
– А-а-а! Тады всё понятно! – Арина застенчиво улыбнулась. – Я вам советую раз... раз... развернуть коня, доскакать до первой раз... раз... развилки, а там свернуть – и в дальнейший путь!
– А куды сворачивать-то, добродева, направо али налево?
– Там перед раз... раз... развилкою – серый камень, на нем раз... раз... расталдыкано, как найти Соловья-раз...
– Отлично! Я так и поступлю! И сверну энтому голосистому Соловью выю: хрясь, хрясь! Спасибо за ценный совет, добродева, ты так добра! Ура!
И добронравный Добрыня Никитич послал добродеве добрейший воздушный поцелуй, развернул доброезжего коня и хотел было добре стегнуть богатырское животное богатырской плетью – но передумал, ибо был очень добр, даже излишне, и просто шепнул что-то коню на ухо. И конь, богатырски крехтя под своим седоком, поскакал в обратном направлении. А дедушкина ковылькада, осторожно обойдя циклопический котлован, как ни в чем ни бывало побежала за богатырем. А художники-реалисты тут же закончили пленэр, быстро собрали причиндалы и с энтузизазмом и шумом, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, побежали, куды надоть. А именно в Третьяковскую галерею. В кассу. А иностранный гражданин Александр Дюма, убежденнейший противник реализма, выполз, весь исцарапанный и оборванный, но очень довольный, из куста шиповника, и тожде с энтузизазмом и шумом, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, побежал со всех ног прямо в противоположную сторону. А именно в редакцию ближайшей парижской газеты. Естественно, в кассу.
А наш добрейший добронравный доброконный Добрыня Никитич, достигнув ближайшей раз... раз... развилки, остановил богатырского коня и прочел надпись на сером камне: «Налево пойдешь – в логово Соловья-разбойника попадешь и там, естественно, от свисту его пропадешь; направо пойдешь – в Шарабарашару попадешь и там, естественно, на гулянках совсем пропадешь!» Добрыня Никитич, не будь дурак, выбрал, естественно, тот вариант, где пропадешь, но не совсем, и повернул добропослушного коня налево, а ковылькада побежала за красавицей Ариной направо.
И вот наконец ковылькада, понимаешь, наша достигла, воображаешь, Шарабарашары – окруженной дремучим лесом древней деревянной деревеньки в тринадесять добротных дворов.
Посем ковылькада поспешно устремилась через всю деревню к вожделенной цели – избушке Арининых суседей.
Деревня, как было уже отмечено в закомуреньке тридцать первой, обреталась в зажиточности: в кажном дворе – «Нива» или мотоцикл «Урал» с коляской. Избы добротные, пятистенные, не черные, а белые. В кажной избе – радиола. Повсюду из открытых окон лились песни: «Так провожают пароходы» в исполнении Эдуарда Хиля и «Эти глаза напротив» в исполнении Валерия Ободзинского.
Редкие молчаливые прохожие при виде ковылькады сигали с истошными воплями в кусты чертополоха. Зато вслед прибывшим бежали собаки с громким лаем и мальчишки со свистом и улюлюканьем.
А егда ковылькада пробегала в самом центре деревни мимо одного двора, на зеленом заборе которого висела бирка с нумером тринадцать, написанным римскими цифрами, запахло свежей морковкой и зеленым горохом. Через широко раскрытые ворота двора Премудрый с Иванушкой заметили: там, посреди огородных
А вокруг экс-царя Гороха бегала, понимаешь, Катя Огняночка в хрустальных туфельках на высоких каблуках, в красном фартуке поверх белого пеньюара и с граблями в руках. Она возмущенно кричала на благоверного, в гневе размахивая граблями, источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия:
– Как ты мог всё прошляпить, Горох! У тебя ж из-под носа неведомые мазурики половину морковки с грядок повыдергали, двождызначно!
На энто Горох не отвечал – а что тут ответишь, если эвто чистая, бидистиллированная правда? – а токмо невозмутимо продолжал петь и на ворон глядеть.
Увидев бошки Иванушки и Премудрого, торчащие из окошка бегущей на курьих ножках избушки, Горох тут же вскочил и сложил раскладной трон, а баян сунул в чехол. Засим экс-царь со всем энтим экс-царским, понимаешь, скарбом бросился со всех ног за ковылькадой.
За Горохом ринулась, воображаешь, Катя с истошным криком:
– Горошек! Ты это куда-а-ась? А кто будет смотреть за автомобилем «Нива», за гаражом, за огородом, за хлевом, за коровником, за курятником, за анбарами с закромами, а также за погребами?
Наконец ковылькада прибыла во двор хаты, где жили суседи Арины, дедка с бабкой, хозяева, воображаешь, небезызвестного колобка. Во дворе, понимаешь, стоял желтый автомобиль «Нива» со снятыми колесами, включая запасное. Ващще Премудрый вышел из избы, таща за руку упирающегося Иванушку, встал рядом с прекрасной Ариной, огляделся и принял решение расположиться здесь временно лагерем. И тутотька похрусты окружили избушку на курьих ножках и сортирчик на цыплячьих лапках забором в два ряда.
Но тутовона к прибывшим принялся резво и отважно пробиваться через двойной забор похрустов экс-царь Горох. Похрусты старались его схватить и не пропустить, но они не могли до него дотянуться: Горох был низенький, кругленький, а главное – в гороховом сомбреро невообразимого размера.
Экс-царь подбежал как можно ближе к прибывшим живцам, насколько энто позволяло невообразимого размера гороховое сомбреро, и радостно завопил:
– Дедушка! Ивашка!
– М-м-м, чмок, чмок! Горошек! – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой, почувствовав аппетитнейший запах свежего горошка.
– Мабудь, обнимемся першим делом? – восторженно предложил экс-царь, но гороховое сомбреро почему-то не снял.
– Не царское эвто дело – обниматься в сомбреро! – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой.
– Не по Сеньке шапка, не по Гороху сомбреро! – дружно прокомментировали похрусты.
– Да я топерь не царь!
– А кто ты топерь, бедняжка? – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой.
– Аз экс-царь – временно! Так шо обнимемся першим делом, бродяжки! – восторженно предложил экс-царь, однако сомбреро так и не снял, стиляжка.
Тутоди дед посуровел и задумчиво изрек:
– Да ни! Першим делом шо? Першим делом – преступленья, однозначно!
– Ну а музыка? Приличная, энергичная игра на баяне, понимаешь?!