Сказание о Синей птице
Шрифт:
– Что ж, хорошо! – Чунхуа развернулся и вышел из зала, прежде чем отец успел что-то ответить. Дверь главного зала с шумом захлопнулась. Снаружи дежурила стража, подчиняющаяся приказам Чунхуа. Без его повеления дверь останется закрытой.
Главный зал дворца Пинъяна стал темницей для отца.
– Отец! – Боль пронзила меня. Видение растаяло, игральная доска засияла в лунном свете.
Опрокинув доску, я, пошатываясь, пошел прочь.
– Чжу, ты можешь влиять на людей с помощью вэйци! Чжу! Спаси отца! – Голос Девы сопровождал
Я остановился и обернулся на опрокинутую доску.
– Чжу, возьми в руки вэйци!
У меня закружилась голова. Развернувшись, я медленно подошел к доске и протянул к ней руку.
«Помни, человеческое дитя, не поддавайся искушению…» Последние слова дяди пронзили мое тело, как молния, вызволив меня из морока.
От боли я зажмурился, достал меч Гуня и со всего размаху ударил по расчерченной доске.
– Демон!
Вспышка холодного света, и доска исчезла. Сердце стонало, я осел на землю и свернулся клубком. Нескончаемая боль не давала мне ни думать, ни двигаться.
– Ха-ха-ха! Чжу! Это уже второй раз, когда ты пытаешь уничтожить вэйци! У нее три жизни, и на третий раз ты погибнешь вместе с ней. Хочешь ты того или нет, но вы с ней одно целое, и погибнете вы вместе. – Черная птица крутанулась на месте и исчезла в лунном свете.
Вооружившись мечом Гуня, я начал собирать войско долины Дань.
Старый министр моего отца Саньмяо, который был сослан в горы Саньвэй, шел много дней, чтобы присоединиться ко мне и вернуться на родину в южные земли народа мяо. Мы двигались с севера на юг, прямиком к Центральной равнине.
Потомок Хуан-ди, китайский принц чистой крови, текшей в жилах моих великих предков, я был старшим сыном своего отца, императора Яо, а теперь был вынужден жить на чужой земле и вести людей воевать против таких же людей. Это не могло не печалить.
Чунхуа лично возглавил войска. Армия Хуася отчаянно сражалась с моими воинами в пустыне. Песок стал красным. Чужая кровь обагряла мое лицо. Я видел, как мои люди теряют свои силы и свои жизни, и мое сердце слабело вместе с ними.
Ряды моих воинов редели, враг был неутомим, а мы выдыхались. Я ожидал неминуемого конца.
Воины мяо, настоящие храбрецы, вновь и вновь бросались в атаку, встречая смерть. Я чувствовал глубокую вину перед ними, когда думал о том, как поступил с народом мяо в долине реки Дань. Будет ли у меня возможность искупить свое преступление? Нет, ни единого шанса.
Они падали замертво один за другим, мои отважные бойцы, сражавшиеся до последнего вздоха.
Вытащив меч Гуня, я с ревом бросился в строй Чунхуа. Он стоял в первых рядах, молча наблюдая за мной. В его глазах отражалось столько непонятных мне эмоций. Кровь со лба заливала глаза, но я все же видел, как позади Чунхуа наливался красным закат, и чувствовал в воздухе едкий запах крови…
Стоявший рядом с Чунхуа военноначальник в маске, закрывающей все его лицо, кроме глаз, поднял алебарду и пронзил мое плечо. Я бросил взгляд на Чунхуа и заметил в его глазах страх – это было
Меня бросили в темницу. Здесь было холодно и темно. Рана на плече загноилась и терзала меня мучительной болью, но по большому счету все это уже не имело для меня значения. Я смотрел под потолок камеры, где находилось маленькое, не больше кулака, окно, сквозь которое пробивался слабый свет. Так проходили дни. Время в заточении тянулось медленно, жизнь потеряла для меня всякий смысл. Я все ждал, когда свет померкнет в моих глазах.
Однажды дверь в камеру распахнулась, впуская кого-то. Около меня присел человек, заслонив тусклый свет из окошка. Мы оба молчали. Потом он аккуратно снял с моего плеча повязку из порванной рубахи и чем-то помазал рану. Боль была ужасная. Морщась, я взглянул на него.
Человек этот был очень молод, и я узнал его глаза – это он ранил меня алебардой. Я встрепенулся от неожиданности, жалея, что нет сил схватиться за меч. Из раны потекла кровь, смешанная с гноем.
– Не шевелись! – Его сильная рука удержала меня на месте. Я замер и вновь посмотрел на него.
Сейчас и жизнь, и смерть для меня – лишь состояние тела, и пусть все идет как идет, подумал я.
На следующий день он вновь пришел и так же молча смазал мою рану. И на третий, и на четвертый…
– Скажи мне свое имя, – прошептал я.
Он промолчал.
Я достал меч и приставил острие к его шее.
– Кто ты? Тебя подослал Чунхуа?
Он оставался невозмутим и молча рассматривал «драконовы письмена [51] » на клинке.
– Нет, меня отправила госпожа, – наконец сказал он. – Я Юй, сын Гуня.
51
Драконовы письмена (кит. ??) – в китайской мифологии древние символы, которые вынес водяной дракон из реки Хуанхэ. Для Фуси они стали основанием для создания восьми триграмм.
Я застыл, разглядывая его в сумраке темницы.
– Ты… – Миг удивления, и я, вскрикнув от радости, крепко обнял его. – Юй…
Я никогда не встречался с сыном Гуня, но он был известен мудростью и храбростью.
– Я боялся, что другие могут тебя убить, поэтому ранил тебя первым. – Лицо его было спокойным и торжественным. – Я давно хотел тебя увидеть, но принц-регент никого к тебе не подпускал. Поэтому я отправился на поиски госпожи.
– Госпожа, – криво улыбнулся я. – Госпожа…
– Лекарство тоже она дала и хотела сама к тебе прийти, но регент не разрешил.
– Я не хочу ее видеть.
Юй опустил голову.
– Мой отец в порядке? – спросил я.
Юноша поднял голову, пристально посмотрел на меня и долго не решался ответить.
– Что с ним? – Мое сердце сжалось, охваченное горьким предчувствием.
– Господин серьезно болен, уже три дня не ест и не пьет. Состояние очень тревожное. Он держится из последних сил, ждет…
Мои глаза наполнились слезами.