Сказания о недосказанном Том II
Шрифт:
У бабки,– невроз и она вообще сама ходить не может… уже не умела. Всё ей кажется, что сейчас брык и скорая, не успеет. Вот и шла под руководством и в сопровождении, хоть таком, деда, он совсем рядом, хоть и на пятки умудрялся стопы свои ставить на ходу, на такой скорости. Хоть и за спиной, а ямки и бугорки он уже не различал. Но дед ряядышком. Она не волнуется. И голова не болит и не кружится. Вот тебе и дружба и любовь, и два поводыря.
А дед, своей бабуле рассказал, как в детстве, таком, правда, далёёёком, далёком теперь, его отчим рассказывал.
… Вот было
Устал пацан. Годами ходили и в дождь и снег, в морозы. Всё было.
– А у них, для поводырей, простой инструктаж, по технике безопасности, речевой, – как водить, ходить и, доходить, до места назначения, а не упокоения – диалог, школа, наука.
Если ямка на дорожке, где они шли по полям и дорогам, а они пути дороги, были как у нас в России и сейчас, то яма то канава, никак не могут ремонтировать и сделать, до сих пор. Традиция.
Дорожники, машины, дорогие, иномарки, ну миллионеры, бедные на них мучаются, ломаются, как таам, в далёкой деревне, в России.
А у них, нищих была наука – памятка, инструкция, для такого бездорожья,
Деду пацан – поводырь говорит, брык, – ямка, большой брык – ямка побоольше. Так и ходили, ни гаишников тебе, ни штрафов за превышение скорости. Красотаа. И вот. Надоело. Устал пацан. Подвёл деда к обрыву и, и сказал…– полный брык, и, дед загудел безвозвратно.
Все мы тогда смеялись. Тогда. Детство. Давноо. За столом, рассказывал отчим.
А.
А теперь нам было не смешно. Полный брык, не вызывал у нас приступы хохота, как тогда…
Вдруг дед услышал песню, своей, драгоценной бабули…
Просьба, убрать звук. Бабуля услышала в нашей комнате звонил мобильный. Дед сложил меха гармоники и пришёл послушать, звонил сынок.
Тишина, долгая, а потом прямая речь покруче, чем Персихора, в моей интертрепации.
Прошли и минуты и часы. Пока стало ясно обоим. Сынок был на Кавказе, одолел, покорил, очень трудную дорогу на озеро Рица. А теперь, едут домой.
Они, как всегда, по мнению бабули, в выходные дни, дрыхли до двенадцати, чесались, собирались, а потом мчались…
Ночь, темно, гололееедицаа, а им пятьсот километров, ночью, по серпантинам…Кавказа, потом ещё и по крымским строящимся, трудной, долгой этой стройкой века, дорогам, почти столько же!
Отец предупреждал. Он там бывал. И не часто, ему, рассказывал, сыну своему.
*********************************************
…– 1941 год. Война. Мне четыре годика, почти как теперь старшей внучке. Эвакуация на Кавказ.
Мама, и двое нас.
Отец остался в Крыму, истребительный батальон… а мы, на проливе в Керчи, бомбёжка.
Потом мама
… – Да вот, сынок, говорила тогда мама, отрывки, что сохранила память о твоем отце Ване.
***
… Старый Крым, – Карасу Базар, на большую землю, отправились сто человек, а семьдесят пять в землянках остались. Уже идти в такой поход, хоть и радостный не смогли, ослабели. Зима. Обувь осталась для питания. А что варили и какой навар с кожаных ботинок? Там пещеры и землянки. В пещерах хоть было чуть потеплее. Говорили и погиб отец, здесь бой был рядом, немцы выследили. А те, сотня ушли на берег, передали по рации, что Сталин пришлёт подводную лодку, забрать партизан на большую землю. Но, потом рассказывали.
… Подводную лодку не дождались, может потопила немецкая авиация или просто её не было. Так никто и не узнал, даже после войны. А те, которые не ходили с нами, уже половина, выжили.
А это рассказала мама, тоже, с отряда, Бартошин был, кацап и был у немцев но удрал или ещё что не помнит. Волков не известно имя и отчество, ой, вспомнила, Юрий Николаевич он был жив. Волков тоже ослаб и не смог идти, он остался жив. Где он? Начальник милиции, где мы жили до войны, Биюк Онлар, так он говорит, что всего было 700 человек, партизан. Начальник милиции Биюк Онлара, Рева, был в отряде, но когда Татаринцев, был в отряде, потом предал и сам, скрылся, предал, и выдал тайники с продовольствием, удрал, Рева убежал, но в армию его не взяли. В одном совхозе работали дядя Саша Запольский и Рева, так он на разговор не идёт. Рева не хочет вообще говорить на тему войны. Он живёт в Нижнегорском районе.
НАЧАЛО
… И вот она эвакуация. От пролива и бомбёжки быстро уходили на Кубань.
Но. Фашисты злились, что мы угоняли скот, да ещё племенной, чтоб сохранить породу, и овец угоняли. Понятно сожрут ведь вояки фашисты, если оставить. Да ещё племенной огромный бык, что бы стадо на Кубани росло, а не убывало. и был бычёк молодой, подростал, для работы, умножать стадо если с этим что случится. Война ведь а не прогулка. И на Кубани тоже доставали гады, бомбили.
Стадо большое, было хорошо видно на километры, фашистской раме.
Сопровождающие и охраняющие это добро, двигались на телегах.
Будки, как у цыган, шкурами покрытые, чтоб дожди не мочили, а после дождя, ароматизатор душистый, но дышали, затаив дыхание, особенно, когда пролетала немецкая рама.
Вот умницы, эти наши кормилицы, коровки. Их нужно было сохранить, беречь, спасать, ухаживать за ними. Ой, а какие они, очень умные эти наши кормилицы.
… Вот, сынок, какие воспоминания твоей бабушки, моей мамы.
– Коров то было, ещё после бомбёжек меньше, но стадо а нас, сопровождающих, и погонщиков мало. И, представь себе какой труд,– 45, 50 коров выдаивали, каждая доярка, а норма, до войны – 12. Руки потом болели. Страшно уставали. А они, коровки, бывало, одну доишь, остальные стоят, и лижут тебя, трудное было молоко. Трудно нам, тяжело и им, не доенным.