Сказания о недосказанном
Шрифт:
– Тьфу ты, твою мать!
Светло. Свет. Слава Богу. Город. Наш драгоценный Виппури. Порт. Корабли. Краны высокие, как Эйфелева башня. А вот и Пизанская башенка, кланяется нам, металлом грузят за бугор, сплавляют золото,– готовый металл…
И кран уподобился этой башне…
Башня в пол неба. Древний замок на острове. Крепкие стены кремля. Красота какая. А, Серёж!
– Хорошо то хорошо, да ничегоо хорошегоо. Мотор, опять напала на него, как ты передразнивал своих хохлов, помнишь?
– И напал, …на нос понос, а на попу кашель…
– Вот
– Давай, давай что – ни будь пострашнее, я тебе потом сталинскую премию выделю, со своего этого промысла. Давай страшное, чтоб кровь закипела…
– Неет, Серёж, не хочу Сталинскую, перепутают с бумагами подарят успокоение – упокоение тов. Берии… и закроются двери бытия, но распахнутся врата бития…
– Серёж, ты думаешь я магнитофон и там развлечения, у меня в голове на всякие случаи жизни?!…
– Опять газ. Снова корова…на льду. Стоп, убери звук своего магнитофона. Прогазую немного, мне нужно понять, как он чихает, принимать меры, если ещё не поздно. Во. Воот хорошо…
– Давай, милый, давай. Поеехалии…
– Ну, видишь, как ты молчишь и дело тормознуло. Крутит. Вот дорога, даже не направление, а то, что – то непонятное по которому пытаемся ехать,– передразнивать корову на льду.
……. Накось, выкуси. Получай. Получай операцию, со скальпелями и распоротым пузом. На закуску, нет, не жареную гуску, на закусь, накось выкусь, – щедрую медвежью болезнь во всём её величие, нет, скорее величине Северо крымского канала. Слушай и не перебивай, всё таки не импровизация, но событиям этим уже, ох мама, больше пятидесяти лет…
Слава Богу и дети растут и внучка, – колючка, с норовом, славный красивый ёжик, но слава Богу, не ехидна, стреляющая своими иголочками, как у дерева,– глядичья, называли, в детстве, иголки длиннее моего среднего пальца. Внуучка. Характер. Воля.
… А ведь могли из меня сотворить шедевр, восточного образца – евнуха, дрогни рука моего мясника, ой, нет хирурга…
… Стоп стоп. Хорош пугать, а то и нам этот херрург понадобится. Ну ладно давай. Я всё внимание на дорогу и тебя
Хирургические опусы…
… Заканчиваем Р.У. Передача на завод. А я не годен к строевой подготовке и обороне страны.
– В армию не берут, – грыжа, паховая, водянка правого семенного канатика, и добавок, подарок природы, или эхо, наследство, – прошлого воплощения,– аритмия сердечка.
Подопытный кролик, это я, – не играет бицепсами, и не блещет ни фигур не мускулатур, как говорил один хороший человек и керамист, грузин, – Мурад Семёнович, в Балаклаве. Но на завод меня нужно отправить живьём. Зря, что ли, хлеб да кашу,– мамалыгу нашу, были и котлетки и сталинские пятилетки, ели в ремесленской столовке и подхваливали, – целых два года.
Гроза!
– Операция…
… Долго не шёл. Боялся.
… Привели.
… Помыли, там же в посёлке Аршинцево, где было училище, недалеко от наших корпусов, больница,
– И, и карты в руки.
И, Муська, – живой дрыгнажёр по половой части тоже не очень далеко. На любой исход,– вперёд, в поход, и, выход,– зелёная дорога.
… Ну, пришёл я в больницу. Привёл Дробот, фамилию помню. Воспитатель. Подбодрил, сказал, что с такой царапиной как у тебя три дня и домой. Даже без наркоза делают.
– Выпишут, приглашаю, пойдём ко мне домой, чаем угощу. Жена сказала, ты хорош парень. Помнишь, чай пили у нас.
… И вот день как день, скорее – ночь. Пришёл. Явился и не запылился. Завели, привели, в какую то проце – дурную. Дала сестра безопасную бритву, тогда это было сказка. Ну как той опасной, обоюдоострой, бриться. Да ладно бы лицо, шею, а тоо. ЭТО…
– Эх, ма! Брить промежность и самому, этот драгоценный участок, не тяпкой чернозём для картошки, а своё, не знавшее бритвы даже на бороде своей, не то, что которую собираются потрошить.
… Когда хирург, потом, моя спасительница, правда, пожилая, не девка, не практикантки, в окружении тучи студентов и учителя, такого ремесла, юные красивые, смотрели и катали в ладонях, мои ядрышки орешки, сказали бы, это, не сложно… а потом пропели бы…
– Ого, то не гроша, жидкая борода таам, а тут целый алтын…
И вот, ведут в проце дурную, вдруг мне совсем молодая сестричка дала это устройство и сказала побрить всё, что вокруг да около. Показала на себе вот таак, не снимая, правда тряпки, халат и всё что без резинок, почти ниже колен.
Вот, думаю, и спросить не у кого, как и где. Переживал, а она совсем молодая не более сорока или чуть побольше, пришла и говорит, – покажи, а то мне потом влетит. Я должна это делать. А я что неживая?! Такую процедуру на таком молодом. Показал. Она удивилась и обрадовалась, – во, какой ты хороший. Молодец. А потом потрогала, погладила против шерсти ладонями. Двумя сразу.
– Воот, здесь ещё немного, безопасной, погладь и сама погладила, показала, как нужно. Вдруг быстро отошла, пришли ещё другие в этот процедурный массажобритвенный кабинет – па…хермахерскую.
… Утро туманное, утро седое. Капли по крыше трезвонят – капли терпения и ни капли страха.
– В предбаннике, велели снять пижаму, и, и посадили на лавку, в предбаннике. Сижу, голый, как без ума и ветрил, зашла сестра, но другая, операционная, дала пилюлю. Глотай, неет, держи под языком, и не дала закусить, ой, нет, – водички, лучше бы водочки, а не водички. Пилюля смягчила предстоящий вход без выхода, на эшафот, и думаю вот бы ишшо, на плечо пивка и сто граммчиков,– дуудки. Показала сестричка. Пошёл, открыла дверь – вход – врата Рая. Руки, ладонями прикрыл пока ещё при мне мои драгоценные ядрышки, а то, думаю, счас отхватят и попискивай потом, женским голосом, как говорят, бывает, случается, когда хирург ошибается. Чик, чик и ты уже…не маль чиик.