Сказковорот
Шрифт:
– Так что же там за подвал, отец...
– С дверью-то такой, железом обитой?
– Знаете.
– Нет. Не в курсе. Бывай... сту-дент Славакапээсэс Смирнов.
Старик, сделав отмашку в стиле Ленина, пошел своим путем, надо сказать, синусоидой. А Функель сидел и злился. Мимо, поджав куцый хвост, светя безумными глазенками пробежал худой пес. Ладан от чёрта тикает, пронеслось в голове у странника. Хотя и внушал себе, что он навроде Юпитера неправ. Приглядевшись к интерфейсу поселка, Слава заключил: это он правильно делает, что валит отсюда на хрен. Здесь и цветы в палисадниках какие-то несуразные.
Народу в автобус типа ПАЗ набилось довольно. Все
– Все.
– Заявил усатый, напоминающий Сталина водила (скорее всего косит под Отца Всех Народов, и на лобовом стекле иконка Иосифа Виссарионыча заместо оберега).
– Приехали с орехами. Вываливайся...
Народ повыплюнулся, покорно и молчаливо побрел по бетонке назад. Слава замялся: согласно карте, до станции километров сорок. К вечеру добредет точно. Накатило такое чувство, то щас бы хватануть водки -- и на крыльях алкоголя хотя бы на какое-то время отправиться в беспечный край. Вдруг Славу встрепенуло. Он порылся в своей суме -- и не обнаружил... рукописи. А может хрен с ней, шептало альтер-эго, и все же странник решительно побрел назад, обгоняя возвращающихся в поселок аборигенов. Резко обернувшись, встретил пристальный взгляд шофера. На его вырубленном суровым резцом скульптора лице застыла гримаса скорби.
Ворвавшись в Оскаров дом, Фенкель застал там пастуха, который был увлечен ею -- рукописью. Грубо вырвав бумаги из рук хозяина, Слава прорычал:
– Не твое.
– Но и не твое тоже.
– Заметил пастырь, впрочем, он не сопротивлялся.
Слава деловито упаковал бумаги. Молча пошел к выходу.
– Если туда, - окликнул Оскар, - То скажи.
– Куда -- туда?
– Полуобернулся Славик.
– На кудыкину гору. Мы должны знать.
– Мы -- государь всея Руси?
– Слава понял, что Оскара, когда еще только пастух представился на выгоне, он в глубине души представлял золотой статуэткой... телец хренов.
– Обчественность.
– Даже не надейся. Я домой. Кстати: спасибо за приют.
Слава было замялся, размышляя: оставить хозяину пачку хороших сигарет или чёрт с ним. Решил -- пусть лучше чёрт. Оскар лязгнул остатками зубов, а потом сквозь них процедил:
– А докУмент, к слову у тебя есть? А то ходють...
– Вот тебе докУмент!
– И Функель горделиво изобразил всем известную комбинацию из пальцев.
Слава чапал в сторону станции километров десять. Пройдя то место, где сломалось павловское чудо, отсутствию транспортного средства не удивился: Россия -- она такая... баба по сути своей, хотя и с членом. А потом резко свернул налево, в лес. Причем, воровски огляделся, чтоб убедиться, что в зоне видимости никого нет. Главное, думал Слава, чтоб эта сраная "обчественность" ни о чем не догадалась, что-то они все подозрительно дотошные как вши портошные, докУментообормоты.
Шел и думал об авторе рукописи. Сведения Слава почерпнул отрывочные, но из них уже может сложиться пазл: чемодан с полусгнившим бельем, пропавшая "она", этот странный Оскар... почему я не спросил у него про мать? Может, она и впрямь, сбежав от фотографа, зависла в поселке, родила. А тот хрен с горы сгинул, замуровав портфель. Примерно такую картину рисует бритва Оккама. Тогда откуда в рукописи современные реалии: олигарх, гламур, фотосессия... Чушь: сознание хочет структурировать информацию, построить осмысленную гипотезу. Можно, конечно, вообразить, что пресловутый Холм может ворочать временем-пространством (магнетизм же ему подвластен). Или совсем уж детская гипотеза:
Функель, решительно преодолевая чащобы и болотины, прошагал в Северо-Западном направлении часа три, после чего его стал заедать один навязчивый образ. Странник представлял, что вот сейчас он наткнется на истлевшее тело сбежавшей с Холма-Горушки (ага, вот оно, русское янь и инь, гора в себе соединила все начала!) безымянной красавицы. Ну, глупо же в конце концов полагать, что Оскарова мать -- она и есть. Уже и в каждом валежнике угадывались антропоморфные очертания, а это -- знак нервного напряжения.
Успокоило следующее: еще не факт, что он выйдет к объекту, на карте не обозначенному. Да еще и день перевалил за половину, стоило сделать самое лучшее, что можно сотворить в такого рода ситуациях: паузу. Палатку Слава разбил в березняке, там, где продувает и поменьше комарья.
Вспомнил, что не купил батареек, за что себя обругал. Все делалось с бодуна, торопливо, а так, как говаривает абстрактный Капитан Очевидность, нельзя. Пока еще окончательно не стемнело, немного почитал рукопись, ловя себя на мысли, что не хотелось бы снова встретить слово "Функель". На сей раз уперся в политическую часть:
"...вы еще верите в эту вашу провонявшую спермой Немцова дерьмократию. Иные молятся на батюшку национального лидера, им было сначала так удобно, потом привычно, следом -- страшно перейти на иную модель управления этими ужасающими пространствами с кочующими по ним народами...
...Все это -- прямые продукты общества потребления. Вот взять творческих людей. Как теперь у них: заказ поступил - включил музу -- ипанеслась. Ключевое слово здесь: заказ. Мальчиш-плохиш стал Хероем нашего времечка, Мальчиш-кибальчиш же -- дебил и лошара..."
...Почерк тот же, удобочитаемый, как у первоклассника, без каллиграфических изысков. Понесся поток бессознания, приступ графомании. Взялся кому-то доказать истину в своем ее понимании. Ах, нет: буквы теперь гуляют, строчки хромают -- похоже, автор лихорадочно торопится:
"...вы так и не поняли самого главного. Жизнь слишком коротка, чтобы проматывать ее в поисках социального устройства. Социум и сам разберется, как ему устраиваться и какой стиль управления стадом навязывать пастырю. Вот взять Оскара..."
...Опять двадцать пять! Да может пастух просто вложил несколько листочков ради прикола, пока Функель в сталиновозе пытался избавиться от кошмара. Слава проверил нумерацию: да нет -- красные циферки на месте, порядок не нарушен. Ну, что там еще...
"...Оскар пастырь мудрый. Он изучил стадо и знает циклы. В стаде нет вожака, та или иная корова бредет впереди не потому что так хочет -- а просто вытолкали. А глупые подхватывают: "Это наш лидер, боже, царицу храни!". Все и так знают, куда переть, ведь зимовать все одно придется в стойле. Но никто не хочет взгружать ответственность на себя.