Скопа Московская

Сапожников Борис Владимирович

Оба полковника покинули шатёр, а Жолкевский остался за полуразбитым ударом булавы столом. Он всё думал, правильно ли поступил, подбив раду идти на перехват Скопина. Быть может, стоило отступить к Смоленску и уже там, вместе с коронным войском дать решительный бой Москве? Но дело сделано, alea iacta est,[5] пути назад нет.

Жолкевский поднялся на ноги и кликнул слугу, чтобы убрали злосчастный стол, да сделали новый. Негоже гетману без доброго стола быть.

[1]После провала молдавского похода в 1584 году (неудачные боевые действия, голод в войске) отец Александра Зборовского Самуил вернулся

на родину, безнаказанно разъезжал по стране и распускал слухи, что собирается покончить с самим королём Стефаном Баторием и великим коронным гетманом Яном Замойским. Тогда Ян Замойский приказал его схватить и привести в Краков, где с согласия короля Стефана Батория он был обезглавлен 26 мая 1584 года. Арестовал Самуила Зборовского будущий гетман Станислав Жолкевский

[2] Традиционное название государства — «Речь Посполитая» — является дословным переводом на польский язык латинского термина res publica (пол. rzecz — вещь, собственность; pospolita — общая)

[3] Вялость, трусость, малодушие (лат.)

[4] Довольно, господа, успокойтесь (лат.)

[5]Жребий брошен (лат.) фраза, которую, как считается, произнёс Юлий Цезарь при переходе пограничной реки Рубикон на севере Апеннинского полуострова 10 января 49 года до нашей эры. Выражение означает: «выбор сделан», либо «рискнуть всем ради великой цели», а также используется, чтобы подчеркнуть необратимость происходящего

* * *

Нашу армию остановил плетень. Здоровенный такой плетень, пересекающий ровное поле. Видимо, так соседи поделили где чья земля — весьма наглядно получилось. Войско подошло к нему на закате, и я велел играть привал.

Тут же из своего возка выбрался князь Дмитрий, и примчался ко мне. Я хотел было остаться в седле, когда буду говорить с ним, но это уже прямое оскорбление и явная глупость. Так что увидев шагающего в нашу сторону князя, я первым спешился. Моему примеру последовали Делагарди с младшими воеводами — князьями Голициным и Мезецким.

— Почему войско встало? — напустился на нас князь Дмитрий. — Солнце ещё высоко, нужно ближе подойти к Царёву Займищу, чтобы снестись с Валуевым.

В общем, мысль дельная — не так уж глуп на самом-то деле Дмитрий Шуйский, просто осторожен сверх меры, а это на войне порой столь же губительно, как и бесшабашная лихость. Вот только я велел остановить войско не только из-за плетня. Услышав от князя Голицина, чьи всадники передового полка в основном и занимались разведкой, что мы находимся близ села Клушино, я тут же велел трубить остановку.

Как бы плохо ни знал я историю Смутного времени, однако об этой битве слыхать приходилось. Конечно, это далеко не самое известное сражение той поры, хотя и закончилось поражением, сравнимым с Быховским, и всё же я о нём знал. Доводилось бывать в этом самом Клушине — на родине первого космонавта Юрия Гагарина. Конечно, там всё там буквально пропитано памятью о нём, даже соседний город переименовали в Гагарин. Однако бывал я там и в новой России, которая пришла на смену СССР, в девяностые, когда всё, связанное с советской историей решительно забывали. Вот тогда-то нам, школьникам, и рассказали о битве при Клушине. Как всякий мальчишка, я, конечно же, запомнил её — всех

этих крылатых гусар, сражавшихся в нашими стрельцами, измену Делагарди, нерешительность Дмитрий Шуйского. Но помнил ещё и о том, как вообще случилось сражение. О стремительном марше преимущественно конного войска гетмана Жолкевского, который утром, с первыми петухами, выстроил свою армию, и ударил по русскому войску.

Выбирать другое место для битвы я не стал. Очень уж понравился мне плетень, перегораживающий дорогу вражескому наступлению. Какое-никакое, а оборонительное сооружение, причём настолько большое, что разрушить его поляки быстро не смогут. На это я первым делом и указал князю Дмитрию.

— Ты думаешь Жолкевский пойдёт на нас? — удивился тот.

— Уверен, — заявил я. — Разведчики донесли, что у него в основном конница, наёмную пехоту и свой наряд Жигимонт под Смоленском оставил. Жолкевский взял кавалерию, много гусар, бить нас в поле. Свою пехоту он может и под Царёвым Займищем оставить, беспокоить Валуева, чтобы тот из-за стен носа не казал. А кавалерией пройти нам наперерез и ударить, когда не ждём.

— Этот Жолкевский та ещё бестия, — согласился князь Дмитрий. — Если и правда ударит, мы его будем ждать.

И он убрался куда-то в сторону обоза. Так оно и лучше.

— Болшев, — велел я своему верному соратнику, ставшему на время похода кем-то вроде моего адъютанта, — веди сюда командира посошной рати[1] и сразу распорядись, чтобы им выдали провианта, как воинским людям.

— Ты хочешь поставить их в строй? — удивился Делагарди. — Но их же не обучал Сомме, они ни на что не годны.

— Им предстоит работать всю ночь, Якоб, — ответил я, — поэтому пускай и поедят, как следует.

Командовал посошной ратью старый дворянин — вроде и бывалый воин, но уже мало годящийся к настоящей, строевой, службе. А тут и при деле, и возраст с ранами не помеха.

— Собирай людей, — велел я ему. — Укрепляйте лагерь как следует. Пушки снимайте с передков и расставляйте для обороны. Выдели людей особо, чтобы вышли в поле и рядом с тем плетнём, — я указал на преграду, — рогаток навязали побольше, а лучше бы вовсе небольшую засеку поставили.

— Не успеем засеку, князь, — покачал головой командир посошной рати. — Долго это и леса требует, покуда нарубим только уже рассветёт.

— Отправляй лесорубов, — кивнул ему я, — готовьте брёвна на засеку. Может, и успеете поставить её вовремя.

— А где ставить-то? — спросил он.

Я жестом велел подождать с вопросами и обратился к князю Голицыну.

— Разошли разведчиков, — сказал я. — Пускай следят за плетнём. Выглядывают, где ляхи проделают в нём самые большие проходы. Вот в том месте, — кивнул я уже командиру посошной рати, — и будешь ставить засеку.

За раздачей приказов прошло время до позднего вечера. И только тогда я отправился в свой шатёр, поставленный послужильцами несколько часов назад, чтобы хоть немного отдохнуть с дороги. Но только устроился, как в шатёр буквально ворвался Делагарди. Он взмахнул передо мной роскошной соболиной шубой, хвастаясь ею.

— Как она тебе, Михаэль? — спросил он, поворачивая шубу так и этак, чтобы я её как следует рассмотрел. — Хороша?

— Отличная шуба, — кивнул я, — только зачем она тебе летом, Якоб?