Скопа Московская

Сапожников Борис Владимирович

— Ты извиняй, князь-воевода, — проговорил, пряча глаза голова Постник Огарёв, командовавший стрельцами, — мы бы и рады в поле выйти, да нам князь Димитрий запретил то под страхом кары смертной. Сидите, говорит, в посаде и носу без приказа не кажите за городьбу. Вы уж там, — он сделал неопределённый жест, ткнув вверх и помахав рукой, — разберитесь, кто из вас главнее, да кто командует, а наше дело маленькое — приказ исполнять.

— Держи людей наготове, — велел я, — и пушкарям передавай, чтобы как говорено было тащили малого наряда орудия к засеке. Посоха им в помощь.

— Всем, — ещё ниже опустил голову Огарёв, — запретил князь Дмитрий из посада

выходить. Ждать приказа велел.

— Вот тебе мой приказ, голова, и пушкарям с посохой его передавай, — выпалил я. — Собирайтесь и готовьтесь выйти из посада.

— Сделаем, князь-воевода, — тут же оживился голова. — Всё, как есть…

Он осёкся, увидев спешащего к нам князя Дмитрия. Я думал, что царёва брата придётся искать в обозе, но нет — он сам торопился навстречу. Экая удача!

— Ты не торопись, Мишенька, — ласково заговорил он со мной. — Пущай наёмных людей да свеев поболе повыбьют ляхи-то, а мы уж в посаде укреплённом отсидимся. Не сумеют они, окаянные, его взять без пехоты, да без пушек.

— Ты, Димитрий Иванович, совсем головушкой скорбен? — прошептал я ему в лицо, так чтобы не услышал даже стрелецкий голова Огарёв.

— А с чего ты взял, Мишенька? — притворно удивился князь. — Казна и так дно показывает из-за того, что немецким людишкам платить приходится, да и свеи не задаром воюют. Пушную-то ты английским немцам запродал разом, неоткуда государю серебро брать. Да и, — перешёл он на совсем уже заговорщицкий тон, — по секрету скажу тебе, Мишенька, не собирается брат мой, государь наш, земли свеям отдавать, они ведь на Корельском уезде не остановятся, они и Псков с Новгородом Великим себе захотят. А нам надо сделать так, чтобы не было сил у свеев удержать те земли за собой. Вот и мыслю я, пущай их ляхи побьют как следует, чтобы перья во все стороны. А там и мы, с божьей помощью, подойдём.

— Не выйдет, — ответил я. — Наёмники будут стоять крепко, покуда не поймут, что мы их под удар подставляем, а сами сидим в лагере. Они не на родной земле сражаются, и потому жизни свои класть не станут. Уйдут с поля, а то и вовсе к ляхам переметнутся. Тогда будет у Жолкевского и пехота, получше нашей, и пушки.

— Так на то ты здесь и нужен, Мишенька, чтобы момент подгадать для атаки… — начал князь Дмитрий.

— Раз я на то здесь и нужен, — перебил его я, — то говорю, сейчас такой момент и есть. Слышал, Огарёв? В полном согласии мы с князем Дмитрием, так что бери людей и выводи в поле вместе с пушками, как я велел.

— Слушаюсь! — выкрикнул с облегчением голова, и тут же отошёл к стрельцам и принялся раздавать команды.

— Думаешь провёл меня, Миша, — глаза князя Дмитрия сузились в щёлочки, но и так я видел что в них горит ненависть. — Зря, ой зря ты ссоришься со мною.

— И в мыслях не было ссориться, Дмитрий Иванович, — со всем уважением ответил я. — Мне надо битву выиграть, да Смоленск спасти, а с тобой ссоры разводить и в мыслях не было, — для верности повторил я.

Ничего не ответил мне князь Дмитрий, молча убрался в тыл. Надеюсь, хоть никаких глупостей не натворит. Очень не хочется проиграть битву из-за него.

Тем временем Огарёв развил бурную деятельность. Посошные ратники растаскивали телеги, расставленные кругов в подобие гуляй-города. Через проходы на поле боля шагали ровные колонны стрельцов. Следом те же посошные тащили заранее навязанные рогатки. Отдельно катили лёгкие пушки, с которыми легко справлялись два человека, какие там лошади. Их поставят на засеку, чтобы обстреливать атакующих поляков. Прикрывать орудия

осталась сотня головы Мясоедова, остальные стрельцы спешным маршем прошли к проходам в плетне. Их закрывали рогатками и строились за ними, готовясь принять удар лучшей в мире тяжёлой конницы.

Мне там делать было нечего. Кавалерия отступила под прикрытие засеки с установленными на ней пушками, чтобы атаковать расстроенные ряды врага. Если, конечно, стрельцам удастся сдержать вражеский приступ. Но тут уж и Бог в помощь — я сделал всё, что мог. Теперь пришло время для обыкновенного боя, сила на силу, стойкость и упрямство против порыва и натиска.

* * *

Зборовский был в ярости. Жолкевский не имел права отчитывать его, да и Струся тоже, но на него плевать! — словно мальчишек. Он ещё поплатится за свои слова, когда они вернутся триумфаторами к королю. Какой бы он ни был гетман, всякий шляхтич имеет право часть свою с саблей в руках защищать. И коли вызовет Зборовский гетмана на двор, тот не посмеет отказаться — иначе слишком великий урон своему гонору нанесёт. С ним здороваться перестанут, не что слушаться. Кому нужен трусливый гетман. Лишь бы только король не вступился, но он вроде не сильно любит Жолкевского…

От мыслей от дуэли Зборовского отвлёк ротмистр Бобовский, доложивший что гусария готова к атаке. Но вперёд зачем-то лезут запорожцы.

— Так гетман приказал, — мрачно ответил ему Зборовский. — Пускай на сей раз первыми скачут, местность проверят. А затем уж и наш черёд придёт.

— После голытьбы в атаку идти, — сплюнул под ноги коню Бобовский. — Гетман никак унизить нас хочет.

— Наказать, а не унизить, — отрезал Зборовский, как хороший командир понимавший, что при подчинённых нельзя сомневаться в решениях командования, это подрывает всю суть армии. Жаль в войске далеко не все это могут уразуметь, выставляя свой шляхетский гонор превыше общего дела. — Мы не сумели с первого раза московитов взять. Теперь пускай казаки попытают счастья, а за ними уже и мы поспешим.

Ответ явно не особо устроил Бобовского, но спорить тот не стал и вернулся к своим гусарам.

Стоило отъехать Бобовскому, как словно специально дожидаясь своей очереди, к полковнику подъехали пара запорожцев.

— Челом бьём пану полковнику, — выдал старший, с седым черкасским чубом и усом цвета соли с перцем, заложенным за ухо, украшенное тяжёлой золотой серьгой. — Я буду сотник Тимофей Хмура, а это второй сотник — Василь Вереница, тоже добрый рубака.

Говорил он с чудовищным акцентом, мешая польские и русинские слова, отчего Зборовскому, человеку образованному, приходилось прилагать усилия, чтобы понимать его речь. Только то, что он прожил в московских землях с перерывами почти шесть лет и два из них находился в лагере второго самозванца, позволило ему более-менее сносно объясняться с запорожскими казаками. Уж у второго Дмитрия он чьей только речи не наслушался.

— Мои люди готовы к атаке, — сообщил казакам, игнорируя приветствие, Зборовский. Конечно же, ни о какой вежливости с этими хлопьями[1] и речи быть не может. — Но сперва, раз гетман приказал, пойдёте вы. Разведаете местность, проделаете побольше проходов в чёртовом плетне. Всё ясно, паны сотники?

Под конец Зборовский решил не перегибать палку и обратился к запорожцам достаточно вежливо. Как он это понимал.

— Да чего тут неясного, пан полковник, — дёрнул плечом Тимофей Хмура. — Дело привычное. Так мы поехали с Богом, сталбыть.