Скопа Московская
Шрифт:
* * *
Идея с большим царёвым смотром войску князя Скопина не пришлась по душе самому царю. Не любил он покидать Кремля, а уж из столицы так и вовсе не выезжал без особой нужды. И сейчас он этой нужды совершенно не видел.
— Войско Мишино пора по домам распускать, — поддерживал его брат Дмитрий. — Мы для чего столько серебра да дорогих поминок[1] в Крым заслали? Джанибек-Гирей уже под Серпуховом стоит и еще поминок требует. Куда нам два таких войска
То, что той казной платили наёмникам, князь тактично умолчал, но брат его, Иван-Пуговка, решил о том не напоминать пока. Сложно сейчас будет вбить клин между старшими братьями, а сделать это надо. Побывав на войне, Иван понял, только князь Скопин, родич их, может спасти Отечество, никто другой. И потому родной брат стал для Ивана-Пуговки хуже врага, хуже самого Жигимонта Польского, и бороться с ним надо как с врагом.
— С кем хан, тот и пан, — продолжал Дмитрий, — так даже ляхи с литовскими людьми говорят. А хан-то с нами.
— И долго он с нами будет? — спросил у него Иван, но обращался он, конечно, к царю. — Татары только поминки требовать горазды, а воевать не спешат. Торчат под Серпуховом, да втихую мужиков с бабами ловят, чтобы после в Кафе продать.
Это тоже не добавляло популярности царю Василию, однако он упорно продолжал одаривать Джанибек-Гирея и его верного Кантемира-мурзу, надеясь так купить их верность, закрывая глаза на похищение людей. От жалоб серпуховских бояр попросту отмахивался, писал в ответ, что время лихое и людишки бегут, куда захотят, пускай помещики за ними как следует приглядывают. Безнаказанность же только раззадоривала татар и они наглели всё сильнее с каждым днём.
— Крымцы пускай и за поминки служат, — ответил Дмитрий, — да им земли нашей не надобно, как свеям. Свейский король-то на Корелу пасть разинул, а хочет и Новгород со Псковом и всей той землёй проглотить.
— И проглотит, ежели нас побьют хоть раз, — резко заявил Иван. — А без Михаила и войска его побьют. Тут ты, брат, верь мне.
— Нет веры Мишке, — перебил его Дмитрий.
— Я не ты, Димитрий, — осадил его Иван, — с саблей сам на Жигимонта ходил, за Бутурлиными из Калуги да Захаром Ляпуновым из Рязани приглядывал. А не сидел в обозе вместе с гайдуками своими, как некоторые.
От такого оскорбления князь Дмитрий вспыхнул, и едва не кинулся на брата с кулаками. Хотел было проучить зарвавшегося меньшого, а то ишь как задаваться стал. Мало ли где он там саблей помахать успел! Вот только разошедшегося Дмитрия прервал царь, как обычно молчавший до самого конца.
— Для чего тот смотр нужен? — спросил он у Ивана, а когда Дмитрий вскинулся ответить вместо младшего брата, остановил его коротким жестом. Иногда и взмаха руки хватало, чтобы осадить зарвавшегося князя.
— Войску смотр никогда не вредит, — ответил Иван. — Увидишь его своими глазами, государь, да и решишь, идти ему на Жигимонта или распустить по домам.
— После смотра ещё
— Сразу после смотра даже Грозный не платил, — возразил Иван, — только дьяки рассчитывали кому сколько да с кого сколько удержать. Но ежели ты, государь, сам на войско глянешь, так поймёшь, никакие татары не нужны. Сами справимся, хотя и с помощью свеев да их наёмников. И боярам здесь, на Москве, покажешь, что не боишься покинуть Кремля и столицы, как тут говорят уже.
— Боярским царём меня кличут, — невесело усмехнулся Василий, — а я им и не царь вовсе. Плетут сети что твои пауки за моей спиной. С ляхами сговариваются, думаешь не ведаю про то? Ты вон за Захаром Ляпуновым приглядывал, а брат его, Прокопий, из Рязани сам сюда приехал, вроде как вместо брата. И тоже плетёт.
— Так и бери его с собой, — решительно предложил Иван. — Со всеми его рязанскими людьми. Пускай к войску Михаила присоединится, чтобы с братом вместе службу нести, раз уж из Рязани отъехал.
Тут ловкости брата позавидовал на минуту даже князь Дмитрий. Сам-то он до такого аргумента не додумался бы, потому что думал в другую сторону.
— Ты, государь, ни разу войску большого смотра не давал, — продолжил Иван. — Покажись дворянам, что за тебя пошли воевать ляха да воров калужских.
— Большой царёв смотр перед выступлением войска даётся, — напомнил Дмитрий.
— Или перед роспуском, — не остался в долгу Иван, — только при роспуске и правда платить принято. Так и в Уложении[2] прописано. Ты ведь сам, брат Димитрий, говорил сколько раз, что войско Михаила нам не прокормить да и платить нечем. Вот и пошли его в бой на ляха. Будет за ним победа, всё едино платить меньше придётся.
— Смотр дам, — решил царь. — А ты, Иван, отправишься к Джанибеку с моей слёзницей. Пускай поторопится, да выйдет наперерез ляхам да ворам, что из Калуги идут.
— А что же, — удивился Иван, — Жигимонт с калужским царьком сговорился?
— Выше бери, брат, — развеселился Дмитрий, поняв, что ставший внезапно удалым меньшой братец отправится в татарам, откуда может и не вернуться, — нету больше калужского вора. Поехал на зайцев охотиться, да там его в лесу порубали незнамо кто со всего его касимовскими татарами.
— Так выходит теперь ляхи сговариваются с Заруцким и прочими воровскими боярами из Калуги, — без особых вопросительных интонаций в голосе поинтересовался Иван.
— Да уже, почитай, сговорились, — отмахнулся Дмитрий. — Маришка, поскудница, дважды воровская жена, упала Жигимонту с ноги, и тот, идолище, признал байстрюка её, которым он тяжела, сыном царским. Теперь вора покойного не иначе как братом своим кличет, и на Москву идёт, якобы освобождать престол для истинного царя.
— Не зря он у езуитов воспитывался, — кивнул Иван. — Да сами они в его окружении точно есть. Подсказали как от присяги своей отвертеться.