Скопец, сын Неба

Юрченко Сергей

– Объясни! - выходит из себя рыбак.

Иуду это не пугает. Он насмешливо смотрит на него и качает головой.

– Что может человек пожелать другому человеку? Счастья, богатства, власти, славы, здоровья, долгих лет, доброй жены и хороших детей, удачи в делах, верных друзей… Человек может пожелать другому человеку только человеческого. Если ты желаешь своему врагу всего обратного, это тоже по-человечески. Но что можно пожелать тому, кто перестал быть человеком? Все твои пожелания есть именно то, от чего он освободился. У него нет жены и детей, у него нет дома и богатства, ему не нужны

власть и слава, он не хочет долгих лет. Ему сама жизнь - лишняя. У него пустые руки. А ты хочешь вложить в них человеческое?

– Что же делать?

– Ничего! - гневно произносит Иуда.
– Смотреть, как умирает тот, кто назвал себя сыном Неба.

– Ты думаешь, он умрет?

– Конечно.

– Нет, не может быть! Зачем же мы шли в Иерусалим?

– Ты меня спрашиваешь? Разве тебя сюда тащили?

– Иисус нас избрал.

– Никого он не избирал. Вы сами себе избрали этот путь. Кто вас принуждал?

– Учитель позвал нас с собою.

– Он позвал в Царство Небесное всех! Это ваш выбор.

– Нет. Все только начинается, - не согласен Петр.

Он не представляет себе такого, чтобы через два дня все кончилось.

– Верно. Со смерти начинается Царство Небесное.

– Перестань говорить о смерти! Все вокруг говорят о смерти. Смерть, смерть! Зачем о ней говорить? Мне кажется, стыдно говорить о своей смерти. Это занятие для старух! Когда придет смерть, тогда о ней и говори! Что тут думать?

– Когда придет смерть, думать и говорить будет поздно. Стыдно, Петр, умирать дураком.

– А что можно думать о смерти? Она - как черный занавес. Ничего не видно.

– Вся человеческая мудрость начинается с мыслей о смерти. Начни думать, и ниточка потянется.

– Разве вопрос о смерти самый главный? - возмущается Петр.

– А какой главнее?

– Вопрос о жизни.

– Вот о ней-то думать и незачем. Тут ума не нужно. Жизнь - это лишь крохотный остров в океане смерти. Вечная смерть позади тебя, вечная смерть впереди тебя. Где ты был до своего рождения? Что станет с тобою после твоего конца? Но ты хочешь сидеть на своем острове и не видеть дальше собственного носа. Оглянись вокруг, Петр, всюду смерть!
– Иуда говорит это с каким-то безумным воодушевлением.
– Жизнь - это мгновение вечности! Смерть - это вечность мгновения! Говорят: друга держи рядом, а врага еще ближе. Враги твои – это те, кто хочет испортить, сломать, уничтожить твою жизнь. Но кто стоит за всеми этими врагами? Смерть. Настоящий враг человека только один - смерть. Вот и держи ее рядом. Садишься есть, пусть смерть сидит с тобой за одним столом. Ложишься спать, пусть смерть лежит с тобой на одной постели. Держи смерть ближе всех к себе, - и других врагов не останется у тебя. Смерть освобождает от врагов. А потом - и от жизни.

Петр подавленно бормочет:

– Тебе следует дать прозвище бар-Мавет - сын смерти.

Иуда улыбается.

– Мне оно нравится. Звучит даже лучше, чем Сикариот.

Рыбак мотает головой, будто вол, отгоняющий назойливых мух.

– Нет, я тебе не верю. Не может все кончится так. Должны произойти великие события. Мессия не может так просто умереть.

– Ты думаешь, Иисусу умереть так просто? Конечно, это ведь не твоя

жизнь.

– Не придирайся к словам. Я готов умереть, если он велит.

– Он никогда не велит тебе этого. Ты должен сам принять смерть.

– Важна жизнь Мессии, а не его смерть.

– Кто тебе сказал, что он - Мессия?

– Как кто? Мы все это знаем.

– Я от него этого не слышал.

– Все слышали.

– Нет, Петр!
– твердо повторяет Иуда.- Я ведь записываю. Он говорил многое: что он больше пророка, древнее Моисея, мудрее Соломона, что в нем Святой Дух, что он вошел в Царство Небесное. Но он не называл себя Мессией.

– Кто же он, если в нем все это есть?

– Сын Неба!

– А что это значит?

– Что он освободился от земли, в которую врос человек. Еще глубже врастают в землю только мертвецы. Человек - полумертвец. Сын Неба - воскресший.

– Хватит, я не хочу тебя больше слушать. Хоть сатаной он и назвал меня, но в тебе точно дьявол. Я ухожу!
– Петр решительно поднимается и уходит прочь. Иуда невозмутимо смотрит ему вслед.

Марфа у печи ласково улыбается рыбаку, но любовный жар из него выветрился. За столом сидят Иоанн с Матфеем. Юноша, бросившись жаловаться Иисусу, нашел его за воротами на камне с Марией. Учитель в чем-то утешал девушку. Иоанн не посмел вмешиваться в их разговор, да и горячность его прошла. Он ведь понимал, что Иуда не стал бы так глупо лгать: он действительно ведет свои записи с ведома Иисуса. Но почему учитель позволил это мрачному калеке? Иоанн поделился своими сомнениями с Матфеем. Мытарь пришел в восторг.

– Я и сам подумывал вести записи, но не посмел. Лучше бы, конечно, если бы учитель написал книгу сам. Но раз он выбрал Иуду, значит, у него были на то причины. А может быть, все дело в том, что у Иуды достаточно мужества взять это на себя. А у меня такого мужества не нашлось.

– Так ты знал, что Иуда пишет об учителе?

– Не знал. Но догадывался.

– И тебе это нравится?
– возмутился юноша.

– Друг мой, - мирно отвечал мытарь, - Иуда старше нас всех и больше всех повидал в жизни. Иисус его благословил на эти мемуары. Кто я, чтобы судить об этом?

С возвращением Петра разговор возобновляется.

– Ну что?
– жадно спрашивает Иоанн.

Петр очень расстроен.

– Да ну его! Какой-то сын смерти! Только о ней и говорит. В Иуду дьявол вселился.

Юноша впитывает эти слова, как губка воду.

– Так и есть! - соглашается он. - Учитель говорил, что среди нас дьявол.

– Да перестаньте вы!
– пытается урезонить их Матфей. - Учитель говорил о дьяволе иносказательно. Наше невежество, наше малодушие, наше себялюбие, - вот где дьявол.

– Ты что, заодно с Иудой?
– враждебно спрашивает Иоанн.

Из этого милого мальчика уже вылезает партийный фанатик, который готов искать врагов своей веры еще при живом основоположнике. Недаром учитель сказал, что мытарь ни холоден, ни горяч. Иоанн и Петр смотрят на него выжидательно. Неудивительно, что в своем Евангелии Петр упомянет Матфея лишь мельком. А Иоанн вовсе забудет мытаря, будто того и не было возле Иисуса. Не напиши Матфей собственное Евангелие, никто бы не помнил о нем.