Скорость. Назад в СССР
Шрифт:
Остальное — это игры!"
Эрнест Хемингуэй
Остальное было делом техники. Я выкатил машину из гаража на нейтралке, а потом завел ее на улице. Артур даже не проснулся, когда двигатель Москвича забасил своим гоночным голосом.
Я осторожно тронулся с места и медленно двинулся по территории. Метров через десять я включил ближний свет.
Подъезжая к проходной, я заметил, что ворота автобазы были постоянно открыты.
Видимо, потому что, каждую минуту
Смена подходила к концу, а сторожа нигде не было видно, хотя в его помещении горел груз.
В душе засвербило желание выехать за территорию и прокатиться на гоночном Москвиче, хотя бы метров двести.
Внутренний голос с каким-то незнакомым тембром спросил:
— Куда ты, дебил малолетний, собрался? Возвращайся обратно!
Но жгучее стремление разогнать спортивную машину и ощутить разницу в скорости будто отключило разум.
И хотя, я явственно чувствовал опасность — я не сумел противостоять соблазну.
Я еще раз внимательно осмотрелся. До меня и до гоночного четыреста двенадцатого с номером «7» на борту, никому не было дела.
Семь всегда было для меня любимым числом. Поэтому дождавшись «окна» между возвращающимися в гараж грузовиками медлено выехал на прилегающую улицу.
Машина была великолепна, ее педаль газа слушалась моего малейшего движения, а упругая подвеска молчаливо скрашивала неровности рельефа. Ни скрипа, ни мелкого стука.
Я испытал, что-то подобное эйфории. Для меня поездка за рулем всегда была большим праздником, а теперь, когда я вел спортивный Москвич это был ни с чем не сравнимый восторг.
Сначала я думал, что сделаю просто круг вокруг автобазы и вернусь на место, но совершенно случайно свернул в незнакомый переулок и, влекомый московским автомобильным потоком через минуту выехал на Ленинский проспект.
Это стало большой проблемой потому что теперь для того, чтобы вернуться мне нужна была карта.
Я снизил скорость и начал думать, как можно попасть обратно на автобазу. Московские проспекты имели развороты не на каждом перекрестке и теперь я ехал в сторону центра.
Вспомнив, что у памятнику Гагарину есть разворот, я поехал туда. Движение было не очень активным.
Справа меня догнал старый четыреста третий Москвичонок, в нем сидели двое парней.
Они приветственно махали руками, улыбались и старались разглядеть автомобиль, на котором я двигался.
Тот, что сидел на пассажирском месте опустил стекло своего окна и прокричал:
— Сколько идет? — так он дал мне понять, что хочет узнать до какой максимальной скорости можно разогнать машину за рулем которой я сидел.
— Сто восемьдесят! — не моргнув глазом, прокричал я в ответ.
Я не соврал,
— Ни хрена себе! А сколько лошадок?
— Точно сказать не могу, примерно сто десять, но это гоночный движок, форсированный! Так-то серийный выдает семьдесят пять лошадей.
По сегодняшним временам это очень неплохо для такого объема двигателя. Мы неплохо конкурировали с Европой.
Немцы на своих полуторалитровых БМВ тоже семьдесят пять, а итальянцы выдавали на Фиате семьдесят девять лошадей на движке объемом в тысяча четыреста девяносто кубиков.
Да, тут конечно стоит подчеркнуть, что на серийных авто мы отставали от немцев и итальянцев в крутящем моменте.
Парень поднял палец вверх.
Я увидел в глазах в глазах ребят, едущих Волги восхищение и уважение.
Какой русский не любит быстрой езды? Правильно, только хреновый русский не любит быстрой езды.
Потому что нам всегда хочется летать. Скорость — это ощущение полёта. Будто бы неведомая сила посадила тебя на крыло и несёт прекрасное будущее.
И вот уже всё летит навстречу: жизнь, километры, новые люди и приключения.
Все летит и ты летишь. Чувствуешь, что вращаешь землю своими колёсами, что свободен в этот момент и не подвластен никому, кроме себя.
Я не заметил, как подъехал к развязке с разворотом. Ленинский широкий, трехполосный проспект.
Я стал в спешке перестраиваться вправо, но в самый последний момент услышал, как мне истерично сигналит таксист из черной двадцать четвертой Волги.
Он шел немного позади справа и попал в «мертвую зону», увидев его перекошенное от злости лицо, я подавил в себе желание дать газу и подрезав его зайти в поворот прямо перед его носом.
Но в последний момент отвернул влево и вернулся в свою полосу.
— Вот ты скотина безмозглая, — ругательство непроизвольно вырвалось у меня изо рта.
Таксист все это видел и прочел произнесенное по губам, но горделиво заулыбался, высокомерно отвернул голову, перевел взгляд на дорогу и выжав акселератор полетел вперед.
Я понял, что он получил удовольствие от того, что не пропустил и «проучил» меня на проспекте.
Памятник Гагарину и развязка остались позади. У Донского монастыря мне все же удалось развернуться в обратную сторону.
В этот час Ленинский был практически пуст. Чуть впереди на остановке троллейбус забирал припозднившегося пассажира.
Я притормозил и подкатил на нейтралке к стоп линии перед наземным пешеходным переходом. Горел красный, движок мерно работал.
Я сидел за рулем и смотрел на панель приборов. И тут я почувствовал еще один сильнейший соблазн.