Скрипка дьявола
Шрифт:
— Никогда не поверю. А двухдневный отдых на Лазурном Берегу?
— Я оплатил его из своего кармана.
— А парфюмер? Он тоже ничего не стоил?
— Он сотрудничал с нами не ради денег. Думаешь, человек, у которого дом в Ницце, станет торговаться ради гонорара в тысячу или полторы тысячи евро?
— А ясновидящая? Тоже проявила бескорыстие? Или эту сеньору хлебом не корми, дай только обнюхать кресла в зале?
— Она не может брать плату за свои услуги. Во-первых, потому что ее дар может и не сработать. А во-вторых, она не хочет, чтобы о нем узнали.
Гальдон недоверчиво смотрел на него, хотя по мере того, как он узнавал
— А ты, случайно, не решил приударить за ней?
— Нет, но она привлекательная женщина, тебе бы понравилась.
— Чтобы я связался с ведьмой? Мне хватит моей жены. А откуда появилась собака?
— Понятия не имею. Но эта та же самая, что бросилась на меня. Русский боялся их до смерти, я сам был этому свидетелем в день преступления.
Гальдон потрогал пальцами передние зубы, затем с раздражением сказал:
— Завтра мне должны поставить два имплантата, и я с ума схожу от страха. Ты не впадаешь в панику в зубоврачебном кресле?
Пердомо пожал плечами, как бы говоря, что не разделяет страхов шефа. Ему пришлось выслушать старый анекдот про то, что дантисты причиняют тебе боль дважды: в первый раз — когда ты открываешь рот и во второй — когда ты открываешь кошелек, вкупе с жалобами на то, что за операцию ему придется выложить три тысячи евро.
— А теперь скажи, — продолжал комиссар Гальдон, дав выход чувствам, — что нам еще осталось выяснить?
— Если допустить, что Роскофф действовал в одиночку, тогда мотивом преступления было похищение скрипки. Но чтобы украсть Страдивари, не обязательно было убивать девушку. Человек столь могучего телосложения, как русский, мог бы справиться с ней одним пальцем; не забывай, что он владел боевыми искусствами. Роскофф имел намерение ее убить, но зачем? Мне кажется, что в преступлении замешан кто-то еще, тот, кому хотелось, чтобы Ане Ларрасабаль была мертва. Этот человек облегчил Роскоффу задачу, вызвав жертву запиской, которую нам до сих пор не удалось расшифровать, в уединенное место, в данном случае в Хоровой зал.
— О какой записке ты говоришь?
— О нотах, найденных в артистической Ане. Это, несомненно, какая-то шифровка.
— Почему ты в этом так уверен?
— Потому что как музыка она лишена смысла. По словам отца Ане, эта нотная запись весьма напоминает почерк Рескальо, и я почти уверен, что послание составил он. Но итальянец вскоре должен был жениться на Ане. Тогда зачем ее убивать? Этого я тоже не могу объяснить. И потом, последние слова Роскоффа: «Она все равно должна была умереть».
— Что он хотел сказать?
— Не знаю. Возможно, он имел в виду проклятие, тяготеющее над скрипкой. Он как бы хотел сказать, что девушка все равно бы умерла, как умерли все предыдущие владельцы этой скрипки.
51
Грегорио уже год отвечал за отдел головоломок в школьном журнале и так полюбил их составлять, что, несмотря на то что учебный год закончился, продолжал изобретать различные загадки, чтобы подвергнуть испытанию сообразительность своих товарищей. «Они мне пригодятся в следующем году», — подумал он, пытаясь облечь в окончательную форму то, что называл «скрытой фразой». Идея головоломки пришла к нему, когда он увидел на рабочем столе отца фотографию таинственных нот для фортепиано.
Предполагая,
36
Sala del Coro — Хоровой зал (исп.).
В этот момент Грегорио вспомнил услышанное им в теленовостях: именно там, в Хоровом зале, задушили Ане Ларрасабаль. Мальчик осторожно сложил ноты и сунул их в карман, чтобы иметь под рукой, когда придет отец.
Когда около полудня раздался звонок в дверь, Грегорио решил, что это вряд ли кто-то из своих. Уборщица во вторник приходила не раньше четырех, а отец, хотя иногда и пользовался звонком из лени, чтобы не искать ключи, всегда давал два коротких сигнала, и поэтому длинный, почти бесконечный звонок внезапно его испугал.
— Кто там? — спросил он изнутри.
— Хозяин морей! — ответил голос с площадки.
Грегорио мгновенно узнал Андреа Рескальо, но захотел себя проверить:
— Андреа, это ты?
— Прибыл Боккерини! — весело ответил тот. — С виолончелью и всем остальным.
Грегорио показалось очень странным, что Рескальо вдруг явился к нему без всякого предупреждения, и он решил еще раз удостовериться, что это он, поглядев в дверной глазок. Перед ним действительно предстало лицо виолончелиста, искаженное линзой в форме рыбьего глаза. Рескальо, догадавшись, что его рассматривают, дважды помахал рукой.
Открыв дверь, Грегорио сразу же заподозрил неладное — в правой руке итальянец сжимал ножницы, те самые, которыми он несколько дней назад перерезал торчавшие на его виолончели струны.
— Бери свой паспорт, мы отправляемся в путешествие, — приказал он тоном, от которого у Грегорио все внутри похолодело.
Рескальо затолкал мальчика в квартиру, тихо затворил дверь и запер ее на задвижку и цепочку. Грегорио увидел, что кроме виолончели, висевшей за спиной итальянца на двух лямках, как рюкзак, в свободной руке у него была скрипка в футляре. Чтобы избавиться от охватившего его страха, Грегорио пошутил: