Сквозь тьму
Шрифт:
“Мы тоже каунианцы!” Воскликнул Скарну. Он почувствовал это как удар в сердце, когда Колонна Победы была повержена в Приекуле. Если это не сделало его настоящим каунианином, то что могло бы?
Но Пернавай и Ватсюнас посмотрели друг на друга и ничего не сказали. Скарну почувствовал, как румянец медленно поднимается от его шеи к щекам и ушам, а затем и к самой макушке головы. До войны никто не тыкал его носом в его каунианство каждый день в году; он был одним из многих, а не одним из немногих. Никто не ненавидел его за то, кем он был. Мысль об этом заставила его потрясти головой, как будто пытаясь
“Мы должны дать людям знать”, - повторила Меркела. Как только она заполучила Анидею, ей не понравилось отпускать ее.
“Как?” Спросил Рауну. “В Павилосте вообще есть типография? Я не припоминаю, чтобы видел такую”.
“Никакой сводки новостей - я это знаю”, - сказал Скарну.
“Если бы мы оформили один лист, маг мог бы сделать копии”, - сказала Меркела, и Скарну, к своему удивлению, обнаружил, что кивает. Большая часть печати была механической, но это потому, что прессы были старше и дешевле и требовали меньше мастерства, чем эквивалентное магическое искусство, а не потому, что магия не могла имитировать то, что они делали.
“Где нам найти мага, которому мы могли бы доверять?” Спросил Рауну. “Если он нас продаст...” Он провел большим пальцем по своему горлу. Скарну снова кивнул. Там, кого он знал, были фермеры, а не волшебники. Даже Меркела выглядела мрачной.
Ватсюнас сказал: “Разве тебе не нужен маг? Возможно, я смогу оказать тебе некоторую помощь в этом начинании”.
Скарну нахмурился. “В каждом ремесле есть свое колдовство. Я знаю это ”. Большего он не знал; будучи богатым молодым маркизом, ему самому не приходилось заниматься торговлей. Он продолжал: “Какое отношение стоматология имеет к выпускам новостей?” Он не мог найти никакой связи между этими двумя.
Но каунианин из Фортвега ответил: “И то, и другое предполагает копирование, то есть закон подобия. Я абсолютно уверен, что смогу сделать то, чего требует искусство, при условии, что у меня будет достаточно бумаги для наших нужд и оригинального материала, из которого можно создавать симулякры. Ибо, хотя я и могу кое-как изъясняться на местном жаргоне, я не был бы настолько глуп, чтобы взяться за его написание ”.
Все за столом посмотрели на Скарну. Рауну умел читать и писать, но, вероятно, не умел до того, как вступил в армию во время Шестидесятилетней войны. Меркела тоже была лишь поверхностно знакома с буквами. АндПернаваи, как и ее муж, вряд ли чувствовала себя дома в современном Валмиране. Пришло время убедиться, действительно ли все мое обучение чему-то меня научило, подумал Скарну. Он знал, что не может медлить, и поэтому сказал: “Я сделаю все, что в моих силах”.
Сделать это означало собрать воедино историю о том, как и почему альгарвейцы мучили и убивали каунианцев из Фортвега. Скарну понял стратегию рыжеволосых, но история, которая была ничем иным, как стратегией, оказалась какой угодно, но только не интересной. Он поговорил с Пернаваи и Вацюнасом о том, что случилось с ними и что случилось с людьми, которых они знали, с людьми, которых они видели. К тому времени, как он закончил делать заметки, он, бывший дантист и его жена были все в слезах.
Скарну переписал историю. Когда она ему понравилась, он перечитал
Затем, будучи без печатного станка, ему пришлось написать это так аккуратно, как только мог Эш. Когда он закончил, это не было похоже на настоящий новостной листок, но ни у кого, кто вообще умел читать, не возникло бы проблем с тем, чтобы разобрать, что там написано. Он отправился к Ватсюнасу в сарай. “Весь твой. Иди вперед. Твори свою магию”. Он сделал паузу, устыдившись собственного сарказма.
К счастью, Ватсюнас этого не заметил. Он склонил голову к Скарну. “Это все, что я берусь сделать”. Его приготовления казались простыми, почти примитивными.В них использовались желтки полудюжины яиц и хрустальная безделушка Меркелы, которая превращала солнечный свет в радугу. Заметив любопытный взгляд Скарну, он снизошел до объяснения: “Желтый цвет яйца символизирует зарождение - нет, вы бы сказали, рождение - нового, в то время как, как этот кулон распространяет единый свет на множество, так и мое волшебство распространит вашу точную копию здесь на все эти чистые листы.- Он похлопал по стопке бумаги, которую Рауну привез из Павилосты.
“Ты лучше всех знаешь свое дело”, - сказал Рауну, задаваясь вопросом, знал ли Вацюнас это вообще.
Затем каунианин с Фортвега начал петь. Он, как с сожалением осознал Скарнуре, владел классическим языком в большей степени, чем любой валмиранкаунец, каким бы образованным он ни был, мог когда-либо надеяться быть. Для него это была родная речь, а не второй язык, вбитый с помощью школьной учительской тумблерки. Он мог заставить классического каунианца делать то, чего Скарну никогда бы не вообразил, потому что это было его.
И когда он вскрикнул, когда он положил ладонь левой руки на стопку чистых листов, Скарну почувствовал, как сила течет через него. Мгновение спустя бывший дантист поднял руку, и листы больше не были чистыми. Скарну увидел свою историю, изложенную на самом верхнем, строка за строкой, слово за словом, буква за буквой, как он ее написал. Ватсюнас пробежал глазами текст. Каждый лист был идентичен первому, идентичен копии, которую дал ему Скарну.
Скарну отдал ему честь, как будто он был вышестоящим офицером. “Ты справился лучше, чем я думал”, - откровенно сказал он. “Теперь мы должны убрать их так, чтобы люди могли их видеть, и при этом действовать достаточно скрытно, чтобы их нельзя было отследить и вывести на нас”.
“Это я оставляю тебе”. Ватсюнас пошатнулся, зевнул и усилием воли взял себя в руки. “Ты, я молю, прости меня. Я истощен, забытый ”. Он лег на солому и заснул, просто так. Когда он захрапел, Скарну снова отдал ему честь. Простыни, которые он сделал, навредили бы рыжеволосым гораздо больше, чем засада на ночной патруль. Во всяком случае, Скарну на это надеялся.
Учитывая все обстоятельства, Фернао с таким же успехом мог погибнуть в стране Людей Льда. Его товарищи спасли его - для чего? Для большего удовольствия был единственный ответ, который приходил к нему в промежутках, когда он был в сознании и без лекарств.