Слабые люди
Шрифт:
Сумароков взглядом отыскал свою машину и, расталкивая и покрывая каждого встречного ведрами словесного поноса, побежал к ней. В миг затолкав уже несопротивляющегося пациента, захлопнул дверь и нажал кнопку блокировки. Затем снова обернулся в сторону горящего этажа. Огонь бушевал примерно на седьмом этаже и, опустив глаза ниже, доктор с мрачным удовлетворением заметил темный проем разбитого окна. Сев в машину, он помахал Валику и немедленно направил автомобиль по тротуару к выезду с улицы, когда Сергей, приникнув носом к окну, увидел прелестное личико, зашедшееся в крике. Навстречу автомобилю уже неслась на всех порах пожарная служба с истошно воющей сиреной. Стараясь не думать ни о чем, Виктор выгнал машину на главную дорогу, не расслышав, что сказал Сергей.
–Извини, что-что? – переспросил он, снизив скорость до необходимого числа.
–Парень умер. – мрачно ответил Сергей, безучастно смотря на проносящиеся
–Какой парень? – Сумароков взглянул на Роднина в зеркало заднего вида.
–Вы его не знаете, доктор.
–Надеюсь, что ты не прав!
Птичья улица уже скрылась за очередным поворотом, но столб черного дыма глядел на них до самого конца.
* * *
Сумарокову это все надоело и он решил ответить таки на вызов. Буркнув "Хорошо!" коллеге, твердым шагом направился к палате, уже издалека слыша не прекращающийся ни на йоту ор.
Сергей Роднин лежал на кровати, связанный по рукам и ногам, оставленный в таком положении со вчерашнего дня. И, едва Сумароков вошел, утих. Бесцветные глаза с неизменной страннотой смотрели на него, как в тот день, когда он сорвался. Уже две недели прошло, но он все никак не унимался.
"И откуда у тебя столько сил-то взялось, чтоб орать аж круглые сутки две чертовых недели?"
Вместо этого Виктор произнес:
–Ты хотел меня видеть?
–Выпусти меня отсюда, лжец. – тихим спокойным голосом, будто и не было этих недель, будто минуту назад ничего и не происходило, сказал пациент.
–Увы, не могу. Ты опасен.
–Ошибаешься, доктор.
–Ты сам-то веришь в то, что несешь? – Виктор уже не желал придерживаться вежливого тона.
–Не говори так со своим сыном, Виктор! – лицо сморщилось и покраснело, готовясь исторгнуть из глаз слезы.
Доктор тихо засмеялся.
–Почему ты обманул меня, Виктор?
–Я по-прежнему твой друг, а это значит, что я должен о тебе позаботиться. Даже в том случае, когда ты категорически отказываешься от помощи. Я должен сделать так, чтобы тебе стало лучше.
–Тогда развяжи и выпусти меня!
–Нет.
–Ты обещал мне! Ты обещал, что это не продлится дольше дня. Ты же столько всего сказал, а я поверил тебе!.. Неужели ты и тогда лгал?
–Право, ну что ты как маленький? – сохраняя спокойствие, ответил доктор, – Ты и вправду думал, что после того, что я видел и узнал, я тебя выпущу? Ты и впрямь поверил тому, что я тебе наболтал? Я сделал так, чтобы заманить тебя, потому что ты опасен! Ты вламываешься в квартиры к людям, ты пугаешь их, у тебя на руках была обнаружена чья-то кровь, а чья– еще не выяснили. Как еще мне надо было поступить, скажи мне? Ты и сам понимаешь, что никаких альтернатив для тебя нет и не будет предусмотрено. Так же ты должен понимать, что это чудо, что ты еще тут. Потому что тебя хотят перевести в отделение для буйных, а я там бывал и знаю, что для тебя это будет последняя ступень.
Последовала долгая пауза, прежде чем пациент ответил:
–Ты предал меня.
–Нет, это ты предал себя. – равнодушно ответил Сумароков, – Это ты не в состоянии совладать с собой, это у тебя дюжина психических расстройств, это ты нуждаешься в том, чтобы тебя все время контролировали и опекали. Один ты ни на что не сгодишься и я в этом убедился.
–Несколько лет я жил, как человек! – сорвался на крик Сергей, – Несколько лет я прожил практически без единой ошибки и вот, случись одна, ты меня запираешь и садишь на привязь, как собаку?! Что ты за человек такой, скажи мне?
–Я пытаюсь сделать все, чтобы тебе было лучше не за счет других людей, но я не могу быть вечно твоей нянькой до конца своих дней. Прости. – разговор был окончен и Виктор вышел, закрыв за собой дверь.
"Ты был прав– парнишка умер."– единственное, что он не сказал вслух.
–Я здесь пленник, Виктор! Ты сделал только хуже! Я умру здесь и ты будешь знать, кто в этом виновен! – эхом в уже пустом коридоре раздался голос из палаты.
Когда дверь закрылась, Сергей оказался почти в кромешной темноте– лишь неустойчивый лучик полной луны проникал внутрь через единственный чистый сегмент матового окна, укрепленного решеткой, пусть и немного, но освещая крошечную палату. Он совсем пал духом. Он чувствовал себя так, словно его схватили за ноги и хорошенько приложили с размаху об пол; словно гигантская птица схватила его за шею и проглотила, прежде перемолов своим огромным клювом; словно из него высосали всю жизнь. Так знакомое с детства чувство ненавистными хладными перстнями погладило его по щеке, шепча: "Ну, вот мы и вместе."
А за окном ворон все так же стучал клювом по растрескавшейся от времени раме.
Междусловие первое.
Экран монитора замигал и погас. Разбуженный внезапными вспышками, Фил выплюнул попавшую в рот прядь волос и выпрямился, уперевшись
По привычке скребя ногтями по столу, Филипп достигал успехов в фокусировке. Уже различались маленькие черные буквы на белой бумаге. Он вновь перечитал написанное, с кислой миной вырвал листок и порвал, после чего с тоской во взгляде обратился к экрану. Уже третья попытка написать хоть что-то с треском провалилась. Испытывая стыд и презрение к самому себе, парнишка смотрел, как маленькая мошка села на светящуюся теперь неоном поверхность мониторе. "Ну, привет, малыш."– подумал Фил и поднес палец к крошке-насекомому, придержав в миллиметре от порхавших крылышек. Он уже достаточно мог управлять своими глазами, чтобы различить, как мошка, перебирая крошечными лапками, вскочила на ноготь, который для нее был, как для любого другого человека танцпол в диско-баре– большой и круглый, танцуй не хочу. Секунду она покружила на месте, будто и впрямь пританцовывая, после чего вновь перескочила на экран. "И так каждый раз,"-подтвердил Фил, – "Каждый раз в течении уже скольких лет ты проворачиваешь тот же самый трюк и каждый раз я тебе подыгрываю." В сотый, должно быть, раз он задумался о том, сколько живут мошки. И вновь ему захотелось это узнать, но руки все никак не желали пошевелиться и странное нежелание останавливало его от маленького ответа на столь несущественный вопрос. Наверное, ему доставляло некое удовольствие думать о том, что это маленькое насекомое было его личным другом. И пусть здравый смысл подсказывал, что такое невозможно, что мошка точно не может прожить сей огромный, даже исполинский для нее срок, но детская тяга к наивной вере душила сидящую внутри реальность, тормоша за грудки и мешая торжественно заулюлюкать во весь свой голос, заполнить все закоулки сознания ликующим "Ага-а!". И всякий раз, видя маленькое летучее создание, он повторял их маленький ритуал, испытывая несвойственное ему удовлетворение, которое редко из-за чего удавалось почувствовать до сих пор. Как и в этот раз.
Спустя полминуты застывшее на месте насекомое вновь улетело.
"Пока, малыш."
Бездумно глядя в экран, Филипп вернулся к тому, от чего начал– раздражение на себя. Его коленка дергалась в такт с его выпадами против себя. Он корил себя за то, что вместо того, чтобы искать место, где будет обучаться после окончания школы, решил потратить время на очередную бесплодную попытку что-то написать. Сотни голосов звенели у него в ушах, наперебой пытаясь рассказать свою историю, но едва он садился за отцовскую "Smith Corona", как они резко замолкали, оставляя после себя звенящую тишину. Тишину и безмолвный крик его личной досады.