Следствие ведут знатоки
Шрифт:
Пузановский молча жует.
— Я спросил: хозяин разрешит?
— Только пускай там больше ничего не трогает, — неприязненно бормочет Пузановский.
— Там больше ничего и не нужно, — усмехается вор и плотно затворяет за собой дверь.
— Ты кто… длинноногий?
— Работа у меня такая: когда кому чего не отдают, то зовут меня. Вышибать.
— Уж сразу вышибать… — Пузановский видел в жизни всякое, сам проделывал всякое и паниковать не расположен. Да и еда успокаивает. — Сколько ж ты, интересно, просишь и за что? — пренебрежительно осведомляется он.
— Прошу?!..
Пузановский начинает жевать медленнее. Шут побери, недооценил он этого типа. Вон как оскалился! А Царапов снова переходит на корректный, но непререкаемый тон:
— Девушке вернешь стоимость «Жигулей-шестерки», плюс мои десять процентов как посреднику. Плюс за «Волгу», которую твои молодчики увели. У моего друга, между прочим.
— Какие молодчики? Чего увели? — брюзгливо отпирается Пузановский.
Раиса в дальнем углу проходной комнаты украдкой звонит:
— Татьяна, мы на месте… Я не могу громче. Мы где надо, поняла? Начали разговаривать. Да… Да, пожелай удачи… Я позвоню сразу… Наверное, через полчаса. От силы час. Целую.
— Так ты, значит, отказываешься платить? — изумляется Царапов.
— И что тогда?
— Девушка пойдет на Петровку.
Пузановский фыркает и набивает рот.
— И кое-что порасскажет. — Вор достает блокнот, листает. — К примеру, про черную «Волгу», номер 25–28 МНФ, с шипованной резиной. И как ты расплачивался со своими хмырями на стадионе. Сидели на солнышке, ты изволил апельсины кушать. (Челюсти Пузановского почти замирают.) Автомеханику тот раз ничего не досталось, верно? — подмигивает довольный Царапов. — А обмывали вы это дело в «Арагви». Еще чем-нибудь развлечь? — Он перекидывает странички, словно выбирая отдельные сведения из массы записей. — Сказать, кто из твоих живет на Краснофлотской, пятнадцать? Могу. Могу даже описать блондинку в зеленом, которая была у тебя прошлую субботу. Короче, полное досье. — Вор захлопывает блокнот. — Сядешь, Иван Данилыч, на казенные хлеба. Прощай ветчина, прощай пиво!
Старый верный способ: назвавши два-три факта, создать впечатление, будто знаешь все.
— А поскрести под твоих уголовничков — там, пожалуй, и на высшую меру… — Это он добавляет уже для довершения эффекта, не подозревая, сколь опасной окажется для них с Раисой брошенная наобум фраза…
А Раиса сидит как на иголках с пестрым журналом в руках. Не до картинок ей. Она твердо обещала не вмешиваться… но что происходит? Удастся ли Глебу прижать «бегемота»? Сюда долетают лишь отдельные слова, и ничего непонятно. Не вытерпев, она тихонько снимает туфли, на цыпочках подбирается к двери, приникает к ней ухом. И слышит голос Пузановского:
— Пятьсот.
Царапов смеется.
— Ладно, тыщу. Но последнее слово. Все!
— Да я уже девять взял, хозяин! — веселится Царапов, похлопывая себя по карманам. — «Стихи о спорте», издание второе.
Пузановский вскакивает, бросается к шкафу, хватает книгу в жестком переплете, открывает: листы ее склеены в плотную массу, и в ней вырезано «помещение», так что книга представляет собой коробку-тайник. Пустой тайник.
— Ворюга! —
— Ворюга… ворюга…
— От ворюги слышу, — цедит Царапов. — Остальные ты мне выложишь сам из-под ковра… — Он вдруг видит лицо Раисы, шагнувшей в комнату. И такое на этом лице выражение, что его будто ледяной водой окатывает. Она слышала? Она поняла?
— Зачем ты сюда… — бормочет вор растерянно. — Мы ведь договорились…
— Глеб! Ты рылся в его вещах? — а глаза просят: опровергни!
Пузановский улавливает какую-то несработанность, разногласия парочки и тотчас же пользуется этим: он толкает Раису на вора, выскакивает за дверь, захлопывает и запирает ее снаружи торчащим в замке ключом.
Вор подхватывает Раису, та отшатывается и спрашивает свое:
— Ты рылся в его поганых вещах?
Она почти не замечает проделанного Пузановским фокуса, ей сейчас всего важнее ответ Глеба. И ему в этот момент всего важнее оправдаться. Он лишь мельком оборачивается на щелчок замка. Исчезновение Пузановского даже на руку: легче врать.
— Я же тут долго сидел… перебирал от скуки книги и вот, — он поднимает «Стихи о спорте», показывает Раисе тайник. — Тут он прятал деньги.
— И ты взял?
— Тебя шокирует, что без спросу? — Царапов постепенно овладевает собой. — А разве твой «жигуль» не угнали без спросу?
— Чем же ты тогда лучше них!
Пока они выясняют отношения, Пузановский, навалившись всей тушей, медленно, но упорно двигает массивный шкаф. Шкаф без ножек и по толстой ворсистой обшивке ползет почти без шума…
Между Цараповым и Раисой соотношение сил уже отчасти изменилось, женщина несколько сбита с толку.
— Но ты же говорил, «мужской разговор»!..
— И как это тебе рисовалось?
— Что ты припугнешь его нашими сведениями… Может быть… набьешь морду…
— Две уголовные статьи. Шантаж и нанесение телесных повреждений. Это тебя устраивало!
С концом его фразы совпадает тяжелый бухающий звук — шкаф доехал и уперся торцом в дверь.
— Чем-то задвинул, сволочь! — определяет вор и мигом собирается в кулак. Запертый замок был в его глазах пустяком, паническим жестом Пузановского. Дверь, припертая шкафом, свидетельствует, что тот что-то задумал. «Будет вызывать своих субчиков! — понимает вор и взглядывает на часы. — Ближе всех живет длинный блатняга. Сколько оттуда езды? Минут двадцать пять, не больше. Значит, через двадцать нас тут быть не должно. Но пустой я не уйду!»
Пузановский унес телефонный аппарат на длинном шнуре в кухню, чтобы не слышно было, и там, конечно же, названивает:
— Лешу, пожалуйста… А куда — не сказал?
В досаде разъединяет и набирает снова:
— Можно Юру?.. А где он?.. Если вернется, пусть сразу позвонит Пузановскому! Алло, Молоткова позовите!.. Плевать, что занят, у него дома ЧП! Борис?.. Бросай все к чертям — и ко мне в пожарном порядке, понял?.. А где Лешка с Тыквой, не знаешь?.. Точно?!.. Ну, жми! Скорей!
Следующего номера Пузановский на память не помнит и лихорадочно роется в блокноте.