Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя
Шрифт:
Мак приступил к подведению итогов дискуссии о Lehman и Merrill, начатой в Федеральном резервном банке Нью-Йорка в выходные, и назвал падение Lehman «крайне неприятным событием».
– Я хотел бы прийти сюда и сказать: все просто отлично, расслабьтесь, у нас все будет прекрасно, основные конкуренты ликвидированы. Но я не собираюсь этого говорить, – заявил он. – Я хочу сказать: поднажмите, работайте больше. Подумайте о том, что произошло в этом году: трое наших конкурентов вышли из игры.
– Понимаю, что вы все, и не только те, которые сейчас здесь, но, думаю, вообще вся отрасль, потрясены, –
– Мы здесь, чтобы делать бизнес, чтобы обслуживать клиентов, чтобы взять свою долю на рынке, – продолжил он. – Только подумайте, каждый процент доли рынка капитала означает прирост выручки на миллиард долларов…
– Я думаю, что, как только все уляжется, появятся невероятные возможности для движения вперед, – сказал он. – Потому что я положительный парень, но я не Полианна[584]. Я всем сердцем верю, что эта фирма и наш конкурент Goldman получили уникальные возможности. И мне жаль, что мы обрели эти возможности именно таким образом. Я не хочу, чтобы мои конкуренты уходили из бизнеса, я хочу победить их.
– Это дарвинизм, – вмешался его главный финансовый директор Колм Келлехер. – Слабые выведены из игры. А сильным, думаю, теперь станет очень-очень уютно.
* * *
На 32-м этаже Lehman Brothers в конференц-центре кипела работа. Сотни людей носились туда-сюда: юристы по банкротствам, эксперты по реструктуризации, независимые консультанты.
Опасаясь, что сотрудники на самом деле могут наброситься на него, Фулда проводила наверх служба безопасности Lehman, и теперь он переминался с ноги на ногу у дверей концеренц-зала. Утром он уже звонил Гайтнеру, умоляя его отменить банкротство, словно это был просто дурной сон.
Внизу, на торговой площадке Lehman Brothers, царил мрак. Персонал был не просто опустошен, он был обозлен[585]. Гнев, изначально направленный против правительства, быстро переключился на руководство. В южной части здания сделали стену позора[586], где кроме всего прочего было фото Фулда и Грегори с подписью «Тупой и еще тупее».[587]
Холдинговая компания Lehman теперь официально стала банкротом, и Боб Даймонд из Barclays с командой приехал, чтобы выбрать лучшие активы, которые он намеревался забрать. Для Даймонда это была прекрасная возможность получить «филе Lehman» по бросовой цене и с благословения эксперта. Barclays в основном был заинтересован в американском брокерско-дилерском подразделении Lehman и его зданиях, и на этот раз их поддерживали и регулятор, и британское правительство. К тому же не было необходимости в голосовании акционеров.
Барт МакДейд собрал команду, чтобы начать переговоры с Barclays. Он верил, что есть шанс спасти 10 тыс. рабочих мест, которые, скорее всего, испарятся, даже если сами акционеры уже уничтожены банкротством. Но, прежде чем началась встреча, Алекс Кирк отвел МакДейда в сторону. Кирк, опустошенный событиями прошлой недели, подозревал, что Barclays сняли свою заявку 24 часа назад только для того, чтобы купить бизнес сегодня еще дешевле. Как и многие трейдеры на третьем этаже, он был возмущен.
– Либо Barclays обманули, либо это
Разочарованный МакДейд посочувствовал. «Я понимаю, делайте, что считаете нужным», – сказал он Кирку, но попросил его остаться хотя бы на неделю, чтобы помочь управлять торговой площадкой, пока будет организована сделка. Кирк неохотно согласился.
Затем МакДейд поручил Скипу МакГи и Марку Шафиру найти способ заключить сделку с Barclays.
Между тем в углу конференц-зала Харви Миллер беседовал с руководством Barclays, расположившимся вокруг стола. Джей Клейтон из Sullivan & Cromwell, который ранее работал адвокатом Lehman, и его коллега Роджин Коэн, были наняты Barclays утром. «Думаю, я перехожу в команду противника», – неловко сказал он, садясь рядом с командой Barclays.
Миллер пытался понять, как быстро они смогут продать компанию, учитывая, что в бизнесе, основанном на доверии и уверенности в торговых партнерах, каждую секунду, пока фирма оставалась сама по себе, она падала в цене.
– Мы заключим сделку, если нам не придется брать на себя никакой ответственности, – заявил советник Barclays Майкл Кляйн.
– В каком смысле? – спросил Миллер.
– Ну, мы не собираемся покупать какой-либо из этих активов, если это не абсолютно чистая сделка, – пояснил тот.
– И мы должны закрыть ее завтра, – добавил Арчи Кокс из Barclays.
– О’кей, если так, то мы должны просто прекратить все это прямо сейчас, – мрачно посмотрел на него Миллер. – Как правило, продажа даже скоропортящихся активов занимает от двадцати одного до тридцати дней.
– Мы не можем столько ждать, – сказал Кокс. – К тому времени бизнеса уже не будет.
– Единственное, что я могу предложить сейчас, – это то, что вы получаете судебный приказ ускорить сроки, – предложил Миллер. – Мы заключаем принципиальную договоренность с Корпорацией по защите прав инвесторов в ценные бумаги, и она начнет отдельное производство. Но так раньше никто никогда не делал.
– У вас получится? – спросил Кокс.
– Не узнаем, пока не попробуем, – ответил Миллер.
* * *
Тимоти Гайтнер сидел за своим столом в Федеральном резервном банке Нью-Йорка и по громкой связи говорил с Джейми Даймоном[588] в ожидании, когда к разговору подключится Ллойд Бланкфейн, только вернувшийся с внутреннего совещания компании.
Именно Гайтнер накануне после кратких консультаций с Полсоном решил объединить усилия JP Morgan и Goldman, чтобы помочь AIG. Он считал, что JP Morgan знал AIG как свои пять пальцев, потому что работал с компанией последние полгода и мог легко взглянуть на проблемы с точки зрения каждой фирмы. Goldman, думал он, способен помочь оценить стоимость активов и объединить кредиты. «Они дико умные!» – любил он говорить своим сотрудникам. Он знал, что Goldman в прошлом консультировал AIG, а на выходных присмотрел активы и был в курсе происходящего.