Слова на букву М
Шрифт:
Дарвел вскочил:
– Я пойду за ним.
– Не успеешь, - сказал Тайфер.
– Надо попытаться.
Холмс дождался своего спасателя уже выбравшись на смотровую площадку. Последние лучи солнца обагряли лишь острия самых высоких гор.
– Вы ранены?
–
– Да, я здесь родился.
– Можете проводить меня в тихий и безопасный уголок?
– Поместье "Цигенкопф" вам подойдёт?
– Если там можно спокойно и недорого отлежаться - вполне.
Какое ещё поместье!? В худшем случае какой-то вертеп, в лучшем - нищенская гостиница для заблудившихся пастухов и незадачливых туристов. Провожатый вызывал подозрения излишним загаром и отесанным обращением, и раны он перевязал необычайно ловко.
– У вас хороший английский.
– Я жил в Англии, но там слишком низменно. Язык же здесь не позабудешь: слышен с каждой скамейки.
– Вы проводник?
– Отчасти. Бывает, хожу по горам в своё удовольствие. То и дело приходится кого-то выручать. Вас, к примеру, я заметил с другого склона, потому и добирался так долго. ... В вас стреляли. ... Всякое случается, и люди везде разные.
Сошло бы за народную мудрость, но как-то чересчур стилизовано. "Слишком низменно" - что это? речевая ошибка или намеренная двусмысленность? Очередной расчет рисков не приносил успокоения, а боль в руках истощала нервные силы.
В полной темноте они добрели до трёхэтажного строения, возведённого не менее двухсот лет назад. Внутри пахло овчиной, копотью, дрожжами, не слишком чистоплотными людьми, горела самодельная сальная свечка, на которую была надета, как плафон, бутылка из под шампанского с отбитым дном. Поперёк комнаты висела бельевая верёвка, увешанная мужской одеждой современного и приличного покроя, по разным углам спали пятеро взрослых человек, шестым был младенец в колыбели. Впрочем, это просто колыбель, не факт, что не пустая. Нашлась лежанка и для Холмса, а провожатый покинул дом.
Отключиться удалось всего на несколько минут. Безжалостный ум продолжал работать. Он кричал в трубы рук и ног, что надо встать и выяснить, чья эта одежда из английского сукна, скорее всего чёрная, бесспорно уже виденная; что шанс выживания у врага хоть небольшой, но был. Просто сделать несколько шагов. Глаза уже достаточно привыкли к темноте. Возможно, он не так даже опасен, но непременно нужно выяснить. Холмс поднялся, подошёл к верёвке, упёрся плечом в деревянный столб, поддерживающий крышу, с великим трудом поднял руку, потрогал пуговицу сюртука, и ему показалось, будто в сердце, вместо крови, хлынуло под напором пять литров студёной воды. Он больше не владел ни эмоциями, ни речью, ни движением, ни реальностью вообще. На последних каплях адреналина он доплёлся до двери, распахнул её и провалился с порога в бесконечный огненный поток.
– Что это с ним? Рановато вроде. И жара
– Это ломка, - отвечал Мориарти, - Наша нервная система устроена так, что любое движение тела должно вызывать боль. Мы не чувствуем её только потому, что мозг (или другая железа) регулярно вырабатывает анальгетики, очень качественные и в деликатных дозах. Однако если бездумно ширяться грубыми химикатами, как этот джентльмен, то организм теряет способность самоанестезии, и в конце концов незначительный ушиб может привести к болевому шоку. ... Пора его откачивать. Илай.
– Чего?
– Морфия, и побольше.
Лихой коммивояжёр развернул кожаную книгу с ампулами, быстро отыскал нужную, затем шприц, а Мориарти и Дарвел тем временем готовили руку больного к инъекции, замечая, что она действительно вся исколота. После кое-как сделанного вливания стало видно, что страдания Холмса прекратились и он погрузился в глубокий сон.
Мориарти осторожно вынул из колыбели какой-то белый лоскуток, обтёр им свою шею, голову, ладони, потом, под насмешливым взглядом Тайфера, брызнул какими-то духами и положил сложенную вчетверо тряпочку на подушку Холмса, прямо под нос тому. Ребёнка он всё-таки разбудил. Молодая женщина, шатаясь, вышла из темноты, взяла младенца к груди, не обращая внимания на вставшего подле неё ней постороннего человека.
Ранним летним утром в безвестном доме на одном из подъёмов к одной из вершин швейцарских Альп Шерлок Холмс проснулся, оттого что его раненые руки кто-то взялся обрабатывать то ли йодом, то ли растворённым в воде перманганатом калия, то ли перекисью водорода, то ли джином, но истинным ужас заключался не в этом, а том, что его заклятый враг профессор Мориарти сидел у его изголовья. Впрочем, вид у злодея, чья верхняя одежда до сих пор сушилась на верёвке, был настолько домашним и безобидным, даже жалким из-за синяка на щеке, а самообладание Холмса всегда вызывало изумление, так что последний, мгновенно вспомнив события прошлого дня, спросил хладнокровно:
– И что это было - вчера, у Рейхенбаха?
– А вам никогда не хотелось умереть?
– подумав, задал встречный вопрос Мориарти.
– Нет. ... Правда, если бы я вдруг оказался вами, я не стал бы с этим жить.
– Да, взгляни вы на себя моими глазами, вы бы точно...
– Если в ваших глазах я заслуживаю смерти, почему вы не воспользовались шансом?
– Убийство - это ваша навязчивая идея? Моя ненависть к вам, похоже, куда цивилизованней. К тому же сейчас у меня есть более сильный и жестокий враг, чем даже вы, и наоборот, а самое занятное, что это один и тот же человек, ну, или организация (вам ведь так больше нравится?) - в лице человека...
Под этот разговор Дэниел Дарвел безмятежно поливал пунцовые петунии, разросшиеся в глиняном кашпо под странным стенным украшением - козьим черепом с посеребрёнными рогами. Илай Тайфер разложил товар из своего рюкзака перед содержателями дома.