Смерть возрожденная
Шрифт:
– Лодери? – уточнил Ортен у тавернщика, когда толпа начала рассеиваться под суровым взором провинциального дворянина.
– Нет, младший брат, Кидар, – тревожно осмотрелся пузатый тавернщик. – У нас очередь вообще-то и на орденских служащих распространяется, но вижу по вашим лицам, что дело серьёзное.
– Брат где? – спросил Кулес.
– Подался в церковники, – ответил пухлый, почёсывая шапкой ощетиненную голову. – Несколько дней назад бежал из города. Вера в голову ударила. Теперь моя таверна. Документы готовятся, начальник!
– Посади за стойку девицу, – кивнул барон
Тавернщик недовольно кивнул, понимая, что выбора у него нет.
В подсобном помещении промеж стеллажей с едой бегали здоровенные мыши. Даже свет фонаря не отпугивал грызунов, потому Кулес смахнул наглое существо с дырявого стула и сел. Ортен проверил, что других путей в погреб нет, и встал у двери. Пухлый делал вид, будто пересчитывает запасы еды.
– На кого работаешь? – поинтересовался Кулескор.
– На себя, вольный торговец, – здоровяк ответил спокойно, словно допросы ему устраивали каждый день.
– Не с того начинаем, – прошептал Ортен. – Забияка, кажется, твоя кличка? Ты, полагаю, продолжаешь дело брата?
Тавернщик кивнул, стараясь не смотреть на гостей. Дознаватель продолжал:
– Значит, много кому наливаешь. Нам нужен тот, кто заходит сюда, возможно, не очень часто. Возможно, сюда заходят его верные слуги и помощники. Но имя его боятся произносить простолюдины. Орденмастерство ищет несколько лет, но находит только бесконечные псевдонимы и подставных людей. Где настоящий бурмистр города?
В ответ молчание. Только шелест бумаги наполнял погреб: пухлый неторопливо перебрал этикетки завёрнутых в бумагу припасов и продолжил изучать содержимое корзинок, кажется, с рыбой.
– Дело серьёзное. Хочешь, можем заплатить, – предложил Кулес. – Но если ты нам не поможешь, велик шанс, что…
– Ни одно золото не стоит собственной жизни, – Забияка даже не повернулся.
– Мы можем дать столько золота, что ты откроешь таверну в другом городе, – проговорил барон.
– Они найдут в любом городе. Надо будет, найдут на другом материке. Эти люди страшнее вас, поверьте.
– Лига Тейбара? – уточнил местный рыцарь.
– Похуже будут тейбарцев-то.
– Даже не знаю, кто может быть хуже, – усмехнулся Ортен, скрестив руки на груди.
– Военные – рыцари и дворяне – всю жизнь в походах проводят, – тавернщик повернул серьёзное лицо к орденцу. – Мы, голытьба, только и можем, что жить и выживать на костях предков. И защищать нас некому. Вы не приставите ни к моей таверне, ни к дому моей сестры эскадрон рыцарей. И тех купят, если нужда возникнет.
Кулескор вскочил, усадил хозяина на стул, распугав последних мышей; схватил Забияку за плечи и впился в него взглядом, полным тревоги и отчаяния.
– Брата любишь? – механически спросил барон. Допрашиваемый истерически кивнул. – Знаешь, в каких людей сейчас превращает нас церковь? В фанатиков, еретиков и отступников! Хвала Творцу, что ваш город орденские рыцари вычистили от этой грязи! Но то лишь прелюдия к первому акту! Они собираются. И скоро пойдут на юг. Тогда те, чьи имена ты прячешь за призмой страха и невежества, станут для тебя делом
Ортен подошёл к ним, уставился на Забияку. Тот старался избегать баронского взора. Кулес чувствовал, как текущие события начинают изменять его. Но хладнокровию следовало прогнать тревогу. Эмоции могли лишь навредить.
– Успокойся, молочник, – выдохнул Кулескор. – Может, твой брат выберется из передряги.
– Он себе татуировку набил на предплечье… – в глазах тавернщика показались слёзы. – С этой дороги не сойти, судари. Теперь его ждёт ваш клинок или кого-то из ваших сослуживцев. Вы будете убивать всех без разбора, даже тех, кого ещё можно спасти.
– Не будем, – твёрдо сказал Кулес. Ортен молчаливо кивнул.
Здоровяк обхватил лицо ладонями. Что-то – молитва или отчаяние – послышалось из его уст. Успокоившись, он спросил:
– По манере говорить и шраму вижу, что вы не просто суровый воин, но и тот, кто знаком с честью. И честностью, надеюсь, интуиция не обманывает меня. Клянитесь, сир. Клянитесь перед ликом Всевышнего, целуя крест Его и Перст Первородный, что вы не отступите от своего пути. Нас, простолюдинов, ещё можно спасти от злобных бесов, какие выжидают в тёмных закоулках головы каждого. Прошу, ваше превосходительство…
– Клянусь Творцом. Если человек способен одуматься, готов к изменениям, значит, рассудок его просит прощения, а сердце ищет искупления. Тогда его можно исправить. Наставить на путь истинный. И не всегда это путь богослужения, – выпалил Кулескор под удивлённый взгляд спутника. – Клянусь жизнию своей, что путь истинной добродетели пролегает сквозь тернии мрака священным фонарём. Я – длань Его, верный Его слову маяк. Наставляю на путь и веду за собой, прикрывая тот мрак. Мрак, что ждёт за порогом, то, что скрывается внутри. Явив ему Вечный Свет воочию, мы изгоним, прогоним, пожнём хлеба плоды. С пылающим сердцем пронесёмся над бренной землёй, подарим Свет и в очаг, и неверному домой.
Прекратилось шуршанье по углам погреба, словно вслушались мыши. Тавернщик засиял, склонил голову и начал говорить.
***
Рыцарь подозвал хозяйку, Клайла осторожно выглянула из-за угла: по улице брели фанатики, не больше полудюжины. На цепи они вели какого-то безумца, который передвигался на четвереньках. Мирных на улицах Лартомиана почти не было, в тёмное время суток – тем более. Рейсте, командир отряда, прильнул к уху госпожи и сказал:
– Нет смысла искать лошадей, ваша милость. В городе комендантский час, в такое время ворота всегда закрыты, конь ничего не стоит.
– Моя Скарлинт… – пробурчала баронесса.
– Нужно возвращаться в туннель и пробиваться через стоки, – продолжал рыцарь. – Город стоит на холме, часть коммуникаций могут выходить на поверхность.
– Посмотри на эту тварь с выбитым церковным клеймом на лбу! – вырвался гневный шёпот из её уст. – Это не человек, а собака или обезьяна!..
Тварь сорвалась с поводка и бросилась в сторону другого отряда фанатиков. Хозяин удержал, но между еретиками возникла страшная ругань. Улицу насыщали всевозможные проклятия и обвинения в отступничестве и предательстве «истинно священной веры».