Смирительная рубашка для гениев
Шрифт:
Поддерживая с двух сторон и распихивая по дороге больных, они вели меня по коридору. Я не ориентировался, в какую сторону мы идем: я находился в предобморочном состоянии.
– Теперь тебе, Четырнадцать Пятнадцать, из психушки точно не выбраться, - между тем говорил один из провожатых.
– Как нормальным ни прикидывайся, за меньшие провинности здесь навсегда оставляют.
– А ты тут подхалтурить решил. Бизнес свой открыл, транспортную компанию.
– Скажи спасибо, что не на буйное отделение, - добавил второй.
– Да, на буйном из тебя электрошоком
– На обычном за год. А у тебя квартира-то есть?
– и, не дождавшись ответа, продолжал: - А квартиру больнице передадут. Ты и здесь в парнике дозреешь. Зачем овощу квартира?
– Ему овощехранилище.
И оба мерзко заржали. Я не отвечал: я не знал, что отвечать... Что теперь будет с Анжелой?! Что будет со мной?! Жизненный путь для меня уже закончился в этой психбольнице, этим коридором.
– Так что ты квартиру на меня перепиши, - сказал рыжий.
– Слышь?!
– А почему на тебя, давай лучше на меня, - толкнул меня в бок лысый.
– Ладно, все равно на кого - поделим.
И снова оба заржали.
"Почему им так весело? - думал я.
– Ведь Анжелу-то в морг унесли!..."
Мы миновали одно, затем другое отделение.
– Эй, подождите, коллеги.
Нас нагнали двое запыхавшихся санитаров. Один недоносок был в очечках, в низко надвинутой на лоб шапочке, другой - налысо обрит, с серьгой в ухе и патологическим взглядом садиста.
– Это у вас Четырнадцать Пятнадцать?
– спросил бритый с серьгой, ткнув мне пальцем в грудь.
– Ну, - отозвался один из сопровождавших меня.
– Тогда мы его забираем.
– Это куда это?
– возмутился рыжий.
– Он нам и самим нужен для карцера.
– На буйное отделение.
– Мы из тебя там быстро человека сделаем, - сказал очкастый и, соорудив из пальцев "козу", ткнул мне в грудь.
– А с какого хрена?! Нам велели его на писательское отделение доставить. Не отдадим!
– рыжий дернул меня в свою сторону, так что я чуть не упал.
Я понимал, что сейчас может произойти нечто еще более ужасное чем то, что уже произошло - меня заберут на буйное, где через месяц я превращусь в несъедобный овощ. Господи, какой ужас! Уж лучше к безнадежным писателям, в карцер!..
– Не отдадим число!
– воскликнул другой санитар и дернул меня в свою сторону, я снова еле устоял.
– Ты у меня в такое дерьмо превратишься...
– в то же время продолжал шептать мне очкастый.
– Сначала тебя буйным на растерзание отдам, - с присвистом шипел он, не обращая внимания на перепалку коллег.
– Совет Союзов писателей уже принял решение. Председатель все подписал, - веско сказал бритый с буйного.
– Его заочно признали неизлечимым и невменяемым, - добавил очкастый, садист и сволочь.
– Почему неизлечим?! Я излечим!!
– воскликнул я, прижимаясь к рыжему.
– Не отдавайте меня, ребята!..
– почти плача, попросил я.
– Не отдавайте, они из меня...
– Заткнись, псих-дрих недоделанный. Мы тебя за месяц вылечим, - опять стал пугать очкарик.
– Ты у нас через месяц кроткий, как кролик будешь, сука!
–
– с грустью сказал рыжий и отпустил конец моего рукава, - тогда забирайте. А вообще вам, зверям, живых людей на буйное отдавать нельзя.
– Вы его там уж не очень, - сказал другой.
– А ты терпи, может, и вытерпишь, - ободрил он и отпустил другой рукав.
– Не отдавайте меня, - снова попросил я, но никто меня уже не слушал.
Бритый садист с серьгой в ухе и очкастый недоносок в низко надвинутой на глаза шапочке схватили за болтающиеся рукава и потащили по коридору в обратную сторону. От страха я еле перебирал ногами и вот-вот готов был потерять сознание.
Господи, на буйное! Это конец!.. Теперь точно конец...
Глава 5
КОЛЛЕКЦИОНЕР ГАЛЛЮЦИНАЦИЙ
По пути санитары бесцеремонно отшвыривали в стороны ставших мне уже родными тихих дуриков, наверное, я в последний раз вижу такую уступчивость, кротость и интеллигентность - на буйном интеллигентных не будет...
Машинально перебирая ногами, я тупо смотрел в пол, боясь поднять глаза, в голове билась одна мысль: "Это конец! Пропал! Выхода нет... Нет!.. Нет!.. Нет!"
И я вдруг прозрел... Я вспомнил своего отца, всю жизнь работавшего инженером в научно-исследовательском институте, умершего от инфаркта, когда мне не было и десяти лет. С детства отличаясь от сверстников хилым здоровьем, я болел. Врачи думали, что я не выживу, но я жил в тяжелых условиях коммунальной петербургской квартиры без горячей воды и ванны, вопреки хилому здоровью и всем простудным и инфекционным болезням. Жил даже, когда заболел полиомиелитом, от которого в голове у меня лопались сосуды, и вопреки и наперекор всему не стал ни паралитиком, ни эпилептиком, ни просто дурачком... а даже стал писателем (но это уже не вопреки, а благодаря). Перед глазами пронеслась музыкальная школа. Отец мечтал стать скрипачом, решив воплотить эту мечту в своем сыне, пронеслась юность, в которой не было ничего хорошего. Институт, смерть матери, женитьба и скорый развод... В том прошлом не было света и радости, и только одна эта встреча с любимой женщиной в психбольнице все перевернула... В одно мгновение вся жизнь промчалась передо мной. Я знал, что такое случается перед смертью... и уже готовился к ней.
Бессмысленно глядя вниз, я не сразу обратил внимание на странную особенность, которой не находил объяснения: у очкарика из-под халата торчали фланелевые пижамные штаны, на ногах - больничные тапочки.
Санитары остановились в конце коридора.
– Сюда, - сказал лысый, толкнув дверь.
Мы оказались в туалете.
Несколько кротких безумцев, увидев людей в белых халатах, поспешно выскочили в коридор.
– Быстро только, - шепотом сказал очкастый и стал развязывать рукава смирительной рубашки, я, ничего не понимая, не сопротивлялся.