Смирновы. Водочный бизнес русских купцов

Царёв Александр

Я, как и батюшка, чрезвычайно переживал ходынские события.

Что удивительно, уже в беженстве я встретил человека, который был участником тех далеких событий на Ходынке.

Звали его Митрич.

Глава 6

Кружка с Ходынки

Митрич – типичный французский таксист из русских. Носит котелок и изъясняется – правда, с трудом – по-французски.

Отец его был извозчиком. И дед был извозчиком. И прадед – тоже. Родился в районе

Рогожской заставы. Сам Митрич был извозчиком до революции. Потом забрили его в солдаты по второму разряду, и с обозами Экспедиционного корпуса он оказался во Франции, защищал от «бошей» Париж в 1914 году. В советскую Россию возвращаться не захотел, наслушавшись про большевистские национализацию и муниципализацию.

Когда едешь в его авто, слушая его россказни, волей-неволей вникаешь в жизнь бывшего московского извозчика.

Мужик колоритный, сыплет разными присказками.

«У кого власть, тот и властвует всласть» – это он про французских жандармов, которые вменили ему пеню за какую-то провинность.

Когда не поделил стоянку с коллегой, вскричал: «Власовского на тебя, черта, нет!»

– Помнишь Власовского? – спросил я.

– А как же! Кто ж его не помнит, господин хороший!

– А что помнишь-то, Митрич? – спросил я не подумав, ибо тотчас разбудил годами спящий вулкан воспоминаний.

– Да все помню, а как же!

Новый обер-полицмейстер⁵⁶ Москвы А.А. Власовский, главный «городовой», по Митричу, жизнь московского извозчика превратил в сущий ад. По словам Митрича, полиция извозчика ни во что не ставила. Придиралась к каждой мелочи: худому кафтану, к плохой полости, к поцарапанному экипажу, к не прибитому на соответствующее место номерному знаку, к случайной остановке и т.п.

И за все «хабарила», то есть брала в свой карман гривенники, двугривенные, полтинники и даже рубли.

Протестовавших взашей толкали в участок, сажали на сутки в каталажку, не давая даже возможности накормить и напоить брошенную на дворе лошадь.

Особенно изощрялись «фанфароны» (городовые) и «околодыри» (околоточные⁵⁷), традиционно кормившиеся сбором незаконной дани на московских улицах.

Городовых Митрич считал, в шутку ли, всерьез, «нечистой силой»: мол, в лесу – леший, в воде – водяной, а в городе – городовой…

Под Власовским был весь штат московской полиции.

Обер-полицмейстер жил на Тверском бульваре, напротив Богословского переулка. На его доме была соответствующая надпись: «Дом московского обер-полицмейстера». Должность эту занимали генерал-майоры «свиты его величества», как правило, средних дворянских фамилий.

Нравы московской полиции были вольными, а взаимоотношения их с окружающим миром внутри вверенного квартала ли, участка или околотка были просто трогательные.

Два раза в году – на Пасху и на Рождество Христово – домовладельцы посылали им с дворниками увесистые конверты с деньгами. Чем выше была должность берущего и доход дающего, тем выше

были и суммы «пожертвований».

Подобными сборами полиция обложила трактиры, гостиницы, торговые и промышленные заведения. В их расходных книгах часто встречалась надпись: «Частному приставу в день его именин».

На службе тот же околоточный получал 50 рублей, а собирал по участку в несколько раз поболее…

До Власовского не было в Москве места, где бы не слышалась извозчичья ругань. Существовало даже выражение: «ругаться по-извозчичьи».

Как сам Митрич пересказывал: «Нам без ругани нельзя, ругань у нас заместо покурить!..»

На другой день после назначения обер-полицмейстером Власовского на головы извозчиков как из рога изобилия посыпались штрафы, о которых он ежедневно сообщал в газете «Ведомости московской городской полиции».

Приказы, по рассказу Митрича, были лаконичны: «Легковой извозчик номер такой-то слез с козел – штрафу 10 рублей», «оказал ослушание полиции – штрафу 25 рублей», «слез с козел и толпился на тротуаре», «халат рваный – штрафу 5 рублей», «произнес неуместное замечание – штрафу 15 рублей»…

– Ой, господин хороший, какую ж он нам жизнь устроил, – говорит Митрич. – Ломовой на невзнузданной лошадке – плати штраф. Лошадь с норовом – плати. Не держит ломовой интервала – плати!

Извозчики смиренно и молча сидели на козлах, не смея слезть с них. Лица их были унылыми и вытянутыми. Оживленные их голоса и громкая брань замолкли.

В городе был наведен полный порядок.

Митрич рассказывает про это, как будто жалуясь. Но мне кажется, спроси я его: «Слушай, Митрич, хотел бы ты махнуть сейчас из Франции в “ту” Москву?» – он бы согласился без промедления.

И вся история с Власовским кажется мне теперь каким-то веселым недоразумением из нашей прошлой жизни.

Вот обер-полицмейстер в открытой пролетке весь день носится по городу, выискивая нарушения. Рядом с ним восседает чиновник с «паскудкой», как окрестили особую книжку для наложения штрафов, а в ней – кого только не было! Нарушившие правила извозчики, дворники, городовые, околоточные, а также «вообще замеченные беспорядки на улицах».

И лишь когда наступает время ужина, городские службы вздыхают с облегчением – можно теперь передохнуть! Еду Власовскому приносили домой из ресторана «Эрмитаж», так как был он холост и хозяйства не вел.

Обер-полицмейстер был неравнодушен к коньяку, об этом я знал лично, так как мы поставляли и ему напитки с нашего завода. Пил он много, но как-то очень быстро трезвел и, освежась, опять ездил по Москве. И так чуть ли не всю ночь. В приказах его отмечались замеченные при проездах нарушения полицейской службы в два, в три, в четыре – словом, во все часы ночи в самых разных частях города…

Я лично слышал, как в четыре часа утра он ворвался в Петровско-Разумовский участок и, обнаружив, что дежурный околоточный, снявши шапку и шашку, облокотясь на стол, спит, разбудил его тумаками.