Смотри на меня
Шрифт:
Откружившись в вальсе с Оваром, отплясав задорную мазурку с Солнором и потанцевав с Гэлдом, наконец-то присаживаюсь отдохнуть, но налетевшая Май, ухватив за руку, тараторит что-то мне на ухо и вытаскивает поучаствовать в очередной забаве. А сама исчезает.
Очутившись напротив незнакомого веснушчатого парня, с недоумением оглядываюсь, пытаясь понять, что нужно делать.
— Первый раз? — понимающе улыбается он.
— Ага.
— Просто смотри на партнёра и повторяй. Это весело,
На последних словах он склоняется в церемонном поклоне, я вместе с другими женщинами делаю книксен — и понеслось! Танец похож на контрданс, только в очень забавной его вариации: все кружатся, хлопают в ладоши, отбивают чечётку и перебегают с места на место, как в «ручейке».
Очередная смена — и напротив меня оказывается арр Гоэрд, одетый в изысканный зелёный камзол с неизменной бабочкой. Мы приветливо улыбаемся друг другу, но тут на историка сзади налетает какой-то запутавшийся в ногах неуклюжий парень, толкает… и вместо эльфа моим партнёром неожиданно становится лэсс Рин’тар, слегка растерянный от такой смены позиций.
Наши лица застывают. Улыбки сменяются непроницаемыми масками.
Как того требует танец, синхронно делаем шаг навстречу, механически отплясывая легкомысленный мотивчик, кружимся, после чего нашей паре полагается взяться за руки и приставными шагами проскакать между другими танцующими. Он протягивает руку, ждёт… Я всё-таки вкладываю свою ладонь в его, и мы, наконец, оба не выдерживаем, начиная смеяться, потому что вытворять всё это безобразие с серьёзными лицами прямо-таки невозможно!
Поворот, обойти соседа справа, потом — слева, снова сойтись… Мы ещё дважды меняемся, но как-то так получается, что всё равно вновь оказываемся в паре.
Мужчина загадочно улыбается.
Пару раз я замечаю, что он безуспешно порывается что-то сказать, и от души радуюсь тому, что музыка слишком громкая.
Последние аккорды. Мы отступаем друг от друга, раскланиваемся. Я уже ищу отходной путь, однако лэсс Рин’тар успевает проворно поймать кончики моих пальцев. Сжав их, он сразу же отпускает, так что никто даже не обращает на нас внимания, но момент упущен. Теперь просто сбежать уже не получится.
— Давай поговорим, — просит, гипнотизируя немигающим взглядом.
Не уверена, хочу ли я этого разговора. Чутьё подсказывает, что, если соглашусь, всё изменится. Но в лучшую или худшую сторону? Поступки и мотивы этого мужчины слишком неоднозначны.
И всё же он мне помог. Да, это было ужасно, но, так или иначе, без его вмешательства таблеток в глубоко провинциальном Антэрде было бы не найти. А без них каждый день напоминал пытку.
— Ты ведь не из тех, кто сбегает, так? — подначивает насмешливо.
Прищуриваюсь. Понимаю, что это банальная провокация,
— Идёмте.
Я обещала себе, что попробую смотреть на него по-новому. В конце концов, разве можно считать безнадёжно скверным того, рядом с кем хочется смеяться? Танцевать с ним было действительно весело, а разговор… Ну, не допрашивать же он меня собирается! Скорее уж объясняться. Это-то я переживу как-нибудь… По крайней мере, надеюсь: в последнее время ни в чём нельзя быть уверенной.
Пока пробираемся мимо развлекающихся учеников, инкуб периодически оглядывается, проверяя, не сбежала ли я. Чем чаще это повторяется, тем беспокойнее мне становится.
Что он задумал?
Покинув зал, окунаемся в тишину коридора. Он молчит, собираясь с мыслями, а внутри меня с каждой секундой нарастает напряжение.
— Сколько тебе лет, Тирайла? — спрашивает неожиданно, пронзив проникновенно-испытующим взглядом.
Серьёзно? Опять?
Вместо ответа выразительно изгибаю бровь, намекая, что кое-кто вновь становится чересчур любопытным.
— Не скажешь, да? — усмехается понятливо. — А ведь нам обоим было бы гораздо легче, знай я, как с тобой разговаривать.
Тут он прав.
Но это всё равно не повод для откровенности.
— Говорите как со взрослой — не прогадаете.
— Ты уже совершеннолетняя? — уточняет, вглядываясь в меня своими пристальными, всепроникающими глазами. От синего бархата камзола солнечно-мягкая зелень радужки кажется слегка бирюзовой, глубокой, затягивающей.
— Я старше, чем выгляжу.
Он тут же подаётся навстречу:
— Насколько?
— По вашим меркам, думаю, ненамного.
Ведь что такое восемь лет для того, кто живёт сотни?
— Но конкретно ты, конечно, не скажешь?
— Конечно! — улыбаюсь.
— Почему? Тебя в любом случае никто не осудит и не исключит.
— Раз так, не всё ли равно?
— Нет! — с досадой вырывается у него. Спохватившись, мужчина чуть поджимает губы, жалея, что получилось слишком эмоционально. Отодвигается. — Что мешает рассказать правду? Ты мне нисколько не доверяешь?
Разумеется, нет! С чего бы?
— Если расскажу, у вас сразу появится десяток других вопросов. А я обещала, что некоторые вещи останутся в тайне.
— Кому? — спрашивает с обречённой улыбкой.
Мне даже становится его чуточку жаль. Но не настолько, чтобы добавить хоть слово.
— Ладно, не говори, — вздыхает смиренно. — Вообще-то, я сам хотел сказать тебе кое-что.
Судя по тону, дальше наша беседа пойдёт уже не столь весело.
— Насчёт комнаты…
О, нет! Только не снова! Сколько можно это мусолить?