Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
Шрифт:
— Братцы… — жалобно заныл лавочник.
— Рви договор, отец! — визгливо закричал Николай. — Рви, или я откажусь от тебя.
Иван Павлович разорвал бумагу.
— Господин земский, — сказал после того Петр. — Иван Павлович перед всем миром от ренды отказался. Добром тебя просим: отдай нам землю. Мы тебе ту же цену, что и лавочник, заплатим.
— Не отдам! — выкрикнул в ярости Улусов. — Да я вас!..
— Ежели вы, господин земский, с нами что-нибудь сделаете, — предупредил
— Верно, — поддержал Сергея Никита Семенович. — Спалим вас, ваша милость, к чертовой матери!
Никита Модестович ударил ямщика. Никита Семенович схватился за щеку и осмотрелся. Рядом с ним стоял, опираясь на посох, староста.
— Дай палку! — хрипло выдавил Никита Семенович. — Дай я его…
— Не дам, дурачок, повесят! — Данила Наумович вырвал из рук Никиты Семеновича посох.
— А-а-а!.. — взвыл тот. — Братцы, вы видали, что он со мной сделал?
— Долой земского! Долой царя!.. — раздались крики сзади.
Никита Семенович схватил Улусова, отнес в тарантас, усадил на козлы.
— Я тебя, господин земский, от народного гнева спасу, — сказал он, взялся за оглобли и рысью побежал к луже, таща за собой тарантас с седоком.
Улусов от страха и позора оцепенел. Он покорно, как кукла, сидел на козлах. Никита Семенович, шагая по колено в грязи, затащил тарантас на середину лужи и оставил его там.
Толпа ревела, свистала, гоготала.
Данила Наумович, вскрикнув: «Да ведь утопнет казенный человек, братцы!» — полез в лужу спасать Улусова. За ним побежали нахаловские богатеи. Их никто не остановил, — внимание всех было приковано к тому, что делалось в это время около волостного правления.
Выбравшийся из лужи ямщик выбивал стекла из окон. Ему помогали Петр, Листрат, Сергей, Николай и Фрол.
Перебив стекла, Никита Семенович влез через окно в правление, отпер дверь, выбросил на улицу Арефа и позвал тех, кто толпился на крыльце.
Все ввалились в помещение. Было слышно, как там переворачивали скамейки, столы, как ломились в холодную. Наконец дверь в кутузку была сорвана с петель. Никита Семенович вывел на крыльцо Луку Лукича.
— Голова твоя дурья! — Лука Лукич тщетно пытался вырваться из железных рук ямщика. — Повесят тебя за это.
— Авось не повесят! Говори народу про землю.
— Вы безобразники и бунтовщики, — сердито заговорил Лука Лукич. — По какому такому праву вы правление разгромили? Кто государев портрет изорвал? Кто вам дозволил вывести меня из кутузки, раз я не вами туда посажен?
— Говори про землю! — кричала толпа.
— Про землю? Сенат нам отказал, вот и все. Хотел к государю с жалобой идти, но до него меня не допустили. А может, он сам
— Значит, на том нам с Улусовым помириться? — спросил Петр.
— Молчи, молокосос! — прикрикнул на внука Лука Лукич. Вот посижу, подумаю — авось и надумаю.
— Ага! А он, пока ты думать будешь, спустит землю в ренду. Не желаем мы того, дед.
— Не желаем!.. — крикнули в толпе, и снова поднялся невообразимый шум.
— А если не желаете, если желаете беспорядки творить, я с вами и говорить-то не буду, вот как. А ну, пусти! — Лука Лукич оттолкнул Никиту Семеновича и ушел в правление.
— Куда ты? — удивился Листрат.
— В кутузку. Кто меня посадил, тот меня должен выпустить.
— Ну, дурак!.. — присвистнул Николай. — Вот так ваш хваленый Лука.
— Народ! — обратился Андрей Андреевич к шумящей толпе. — Что же нам делать, народ, а?
— Запахать улусовскую землю, старики, — предложил Листрат, — запашем, не отберут. Караулы поставим.
— Дело, браток!
— Дело!
— Запахать!
— Желаем!
Это кричали даже те, кто к аренде улусовской земли не имел никакого отношения.
Если бы кто-нибудь в эту минуту предложил сжечь Улусова или разграбить его имение, все бы пошли жечь и грабить. Может быть, разгоревшиеся страсти и довели бы сходку до крайних решений, но тут вмешался седой, полуослепший Родивонов, один из древнейших стариков в округе. Он прикрикнул на орущую толпу.
— Хрестьяне! — Он взобрался на бревна. Народ утих. — Или вы забыли, что у нас за иконой покрова божьей матушки лежит царева старинная Грамота на улусовскую землю? Древний царев указ в наших руках. Пускай барин выложит на стол свою бумагу. Мы посмотрим, в какой силы больше. Нет у него такой бумаги! Стало быть, какое же наше решение? Приговорим: собрать Полевой Суд князей, и пусть они нас рассудят с барином. Выложим на стол Грамоту, хлеб-соль поставим, отслужим молебствие и, скинув шапки, послушаем, что приговорят князья. А теперь, отцы, помолимся. Господи, благослови нас на правое дело! — Родивонов слез с бревен, кто-то поддержал его. Старик бухнулся на колени.
Затихшая сходка некоторое время смотрела, как он молится и кладет поклоны. Потом стал один, другой, третий, и вот уже все на коленях, и точно ветер пронесся, — слышались вздохи, молитвенный шепот, тихий плач.
Фрол обратился к миру:
— Вот что, народ, без шума, без сквернословия поедем сей же час на улусовскую землю.
— Писарь! — окликнул Волосова Никита Семенович. — Пиши: приговорено миром улусовскую землю запахать сообща, поля не делить, межей не оставлять.