Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
Шрифт:
— А насчет доносчиков, Лукич, заметил Никита Семенович, оставь. Если кто пикнет, что ты был с нами, тому я сам язык из глотки вырву. Так, народ?
— Так, так! — зашумела толпа.
— А за приветливые слова приговорим Флегонту Лукичу быть среди наших пахарей первым. Пусть он первую борозду заложит, — предложил Фрол.
— Приговорить! Желаем! — закричал мир.
— Так что за тобой, Лукич, распоряжение, — склонив голову перед Флегонтом, сказал Никита Семенович. — Сказывай свой приказ.
— Спасибо, отцы, за честь. Теперь так: пахать будем все вместе,
Степан опять ударил в колокол, и пахари двинулись в поле.
Вслед за ними шли мужики, бабы, ребятишки. Молодухи несли на руках грудных младенцев. Ребятишки побольше плелись за матерями и бабками, держась за их юбки.
На конце села к толпе присоединился гармонист. Около него тотчас же собрались девки.
Гармонист осмотрелся кругом — да как тряхнет кудрями, как раздвинет мехи…
Барыня, барыня, Сударыня-барыня, Сударыня-барыня, Чего тебе надобно?..И вот Флегонт, не стерпев, оторвался от плуга и пошел в пляс — и так, и эдак, и вприсядку, звонко шлепая ладонями по голенищам, вскрикивая, гикая… А парни его подзадоривают, подсвистывают ему, подмигивают, подкрикивают. А Флегонт носится, как бес, волчком, а потом опять в лихой присядке…
Подталкиваемая сзади, вышла Аленка, повела плечами, стрельнула лукавыми глазами, вынула платочек, взмахнула им — и куда только девались потупленный взор, робкие движения, несмелая походка! Маленькая королевна утицей плавала вокруг Флегонта, с горделивостью, с надменностью во взгляде, неприступная и пляшущая как бы только ради необходимости, а не ради собственного удовольствия. В правой руке она держала платочек, левой придерживала юбку, и плыла по дороге, дразнила Флегонта, притопывала каблучками и бросала такие улыбки, что иных парней словно кипятком обдавало.
«Ах, черт, какую девку упустил!» — думал с досадой Листрат. А девушки знай ладят:
Барыня, барыня, Сударыня-барыня…Гармонист поддает жару, сохраняя в то же время полнейшую невозмутимость и даже как будто не замечая всего, что творится вокруг.
И носится Флегонт, и кружится вокруг него Аленка, и идет по полю посвист — э-эх, гуляй, душа!..
Около Каменного буерака гармонист по знаку Никиты Семеновича оборвал плясовую.
Флегонт вытер пот, поймал Аленку.
— Ну и хороша же ты, девка! — и хотел Аленку поцеловать, но она вырвалась и спряталась за спины подружек.
Впереди произошла задержка: улусовские батраки, встретив мужиков у буерака, затеяли с ними драку. Да куда там! Известно, мир взревет — леса клонятся. Все дружно навалились на улусовских батраков, быстро и деловито наломали им бока, а барских лошадей присоединили к сельским.
Флегонт выстроил пахарей в один ряд по косой линии и обратился к ним с напутствием:
— Братцы,
Слышались лишь дыхание лошадей, шорох земли, разваливаемой лемехами, щелканье кнутов, лязганье плужных цепей. Народ с таким любопытством наблюдал за пахотой, словно впервые ее видел.
В течение многих столетий пахали они эту землю. Веснами и по осени то там, то здесь маячили на ней согбенные фигуры. Под солнцем, под унылым дождем шагали они по своим полосам, поглощенные вековой крестьянской думой, совершая то, что совершалось до них и что должно совершаться во веки веков.
Одинокий пахарь с думой, не разделенной ни с кем, узкие полосы, отгороженные межами, жизнь, замкнутая четырьмя стенами избы, могилы с ветхими крестами — Россия, Россия, блеклые твои небеса, многотрудные твои судьбы! Одинокий пахарь на узкой полоске, он был твоим символом на протяжении многих веков.
И вдруг все разом переменилось: по полю косой линией шли пахари, сосредоточенные, поглощенные одной заботой — вспахать землю, как она никогда не пахалась, лучше, чем при дедах и при прадедах.
Они дошли до неглубокой, пологой лощинки, миновали ее.
Легкий туман, смешавшийся с испарениями влажной земли, закрыл пашущих от молчаливой толпы. Через час туман рассеялся, на поле возникли фигуры лошадей, потом они снова исчезли, спустившись в лощинку, и вдруг поднялись из-за края все сто десять коней и сто десять пахарей разом.
Глава пятая
Викентий узнал о том, что делается в Двориках, в соседнем селе, где он справлял требы. Весть о решении двориковской сходки облетела всю округу; народ окрестных сел тоже начал волноваться.
— Хорошо, все хорошо! — вслух говорил поп, вернувшись к себе и расхаживая по столовой.
Но все хорошо было только на словах. На душе было плохо. Совесть требовала предпринять какие-то шаги и спасти село от неминуемой расправы.
«Поехать в Улусово? Уговорить Никиту Модестыча? Приказать мужикам под страхом отлучения от причастия вернуть землю помещику? А вдруг я уговорю? Тогда весь мой план летит!.. Нет, мне ехать нельзя».
В столовую вошла Таня.
«Вот она и поедет», — решил Викентий.
— Слышал, что было в селе? — спросила Таня, наливая отцу чай.
— Да. А где ты была?
— Ходила на кладбище.
— Флегонт долго здесь будет?
— Скоро уедет.
— Куда?
— Разве он знает куда? Куда пошлет партия, папа.
— А если и тебя пошлет партия?
— Я под надзором, — уклонилась Таня от прямого ответа.
«Ага, — подумал Викентий, — вот как! Значит, у них так положено, что поднадзорные как бы остаются не у дел. Очень хорошо! Я постараюсь, чтобы тебя подольше подержали под надзором…»