Собрание сочинений. Том 1

Симонов Константин Михайлович

Я целую тебя через тысячи верст

Прямо в губы далекие, прямо в глаза.

Поцелуй мой летит над пожарами звезд,

Над войной, над землей, где пурга и гроза.

Свои губы навстречу моим протяни.

Поцелуй твой летит через ту же пургу...

Может, так и не встретясь, замерзнут они,

Как две капли кровавых на белом снегу?

ЗУЛЬФИЯ

ЗАЦВЕЛ

УРЮК

Хамиду Алимджану

"Зацвел урюк наш у окна" -

Так ты писал, когда был жив.

Урюк цветет. Живу одна,

На сердце камень положив.

О, если бы могли года

Огонь разлуки погасить!

В изнеможении сюда

Пришла свиданья я просить.

Протосковавши вечер весь,

Опять в знакомый дом вошла,

Одна заночевала здесь,

Где я с тобой вдвоем жила.

Рекой добра и теплоты

Здесь наша молодость текла.

Здесь счастье было. Здесь был ты.

Здесь я тобой полна была.

Здесь в доме каждый уголок

Напоминает ночи те,

И прежней песни уголек

Нет-нет и вспыхнет в темноте.

Здесь, глядя в милые черты,

Притихнув, молча я ждала,

Пока стихи допишешь ты

И оторвешься от стола.

В безрадостных своих ночах

Запомню до седых волос,

Как нежен был и величав

Тот, с кем так мало жить пришлось.

Горжусь, что ты писал при мне.

Пусть каждая строка твоя

Давно завещана стране,

Но первой слушала их я.

До смерти не забуду - нет!
–

Тех прежних, тех счастливых нас.

Уже зарозовел рассвет,

Так и не дав сомкнуть мне глаз.

Твой голос как глухая боль:

"Зацвел урюк наш у окна..."

И со свидания с тобой

Опять я ухожу одна.

МАМАРАСУЛ БАБАЕВ

НОЧЬЮ НАД СТИХАМИ....

Всю ночь напролет костром горит моя голова,

Мысли летят и гибнут, как в огне мотыльки,

Прямо в душу мою бьют кулаками слова,

Бьют, как в плотину волны набухшей ливнем реки.

Я для начала пробую написать о любви.

Бегут строка за строкою по бумаге бегом:

"Руки твои... Губы твои... Брови твои..."

Нет, не могу! Мне надо в эту ночь о другом:

"Мы взяли воду за

горло. Нам власть над ней по плечу!

Глотай же ее, пустыня! Стань зеленой кругом!"

Но нет, я и об этом, оказывается, не хочу!

Будет и про пустыню. Но в эту ночь о другом:

"Мама, милая мама, наконец не буду в долгу,

Напишу о тебе, о самом мне до слез дорогом!"

Но, написав две строчки, я чувствую: не могу!

Нет, не могу! Я должен в эту ночь о другом!

Так почти до рассвета костром горит голова,

Мысли летят и гибнут, как в огне мотыльки,

И бьют кулаками в душу неродившиеся слова,

Бьют, как в плотину волны набухшей ливнем реки.

Но наконец под утро, расталкивая слова,

Мысль о войне и мире решает ночной спор:

На плаху войны положена планеты голова, -

Кто же из рук убийцы вырвет его топор?

Позор моего молчания растет в глазах, как гора!

Если не я, то кто же выйдет на бой с врагом?

Через поля бумаги бегу со штыком пера:

Сегодня только об этом - и ни о чем другом!

ОРКЕСТР

В оркестре были мастера чудесные,

Трудились, не крича про свой талант.

Но бомбою замедленного действия

Упал к нам с неба новый музыкант.

Считая ожидания бесплодными,

Он к славе побежал, не чуя ног,

На голову, пустую и холодную,

Спеша надеть хоть краденый венок.

Он ловко путал музыку с клеветами,

На каждого сажая по пятну.

Он всплыть хотел, считая, что для этого

Полезно всех других пустить ко дну.

Мы поначалу даже не усвоили

Всех перемен фальшивого лица,

А тех, кто заподозрил, успокоили:

– Ну что ж, одна паршивая овца...

Нам надо было заниматься нотами,

А он был так напорист, так речист,

Что оказалось вдруг его заботами -

Все в пятнах! Только он, как голубь, чист!

Он, не создавший ни одной мелодии,

Гремел, свергал, то "против" был, то "за"!

И смешанное с подлостью бесплодие

В конце концов нам бросилось в глаза.

Чтоб он сошел с трибуны, настояли мы.

Нет, мы не стали рук ему вязать!

Напротив, подвели его к роялю мы,

Но он, увы, не мог ни ноты взять!

Чтоб оценить иные дарования,

Их надо сдвинуть с их привычных мест.

Мораль сей басни шире, чем название.

"Оркестр" - при чем тут, собственно, оркестр?