Собрание сочинений. Том 1

Симонов Константин Михайлович

С запискою шпагат крученый -

К соседу среди бела дня.

Очередной доклад без сна

Приняв по буквам терпеливо,

Ты рад: какая перспектива

Из камеры твоей видна!

Тебя с взведенными курками

Ведут на суд, чтоб срок додать,

И ты, вернувшись, окнам камер

На пальцах объясняешь: "Пять!"

5

Франко готовит мавров к

штурму,

Чтобы Мадрид свободный взять,

И пан министр Грабовский в тюрьмах

Решил нас тоже штурмовать.

Он двинул голод в наступленье

На маленький Мадрид в тюрьме,

Но мы пока в своем уме,

Умрем, но не согнем колени.

Был парень в карцер брошен снова,

В мешок из камня, без окон.

Наверх из карцера сырого

С колючим кашлем вышел он.

И сразу же к стене, и сразу

Соседу выстукать спешит:

"Как там франкистская зараза?

Как держится там наш Мадрид?"

Вплоть до тюремного обеда

Лежал, стараясь не грустить,

Потом у верхнего соседа

Решил махорки попросить.

Но у соседа нет махорки,

Лишь в мыслях можно дым пускать

И фалангистов на все корки

С Грабовским заодно ругать.

6

Сны о Мадриде над тюрьмою

Тревожно к западу плывут.

Душа болит? Крепись душою!

Салют, Испания! Салют!

Весь день с Грабовским он воюет,

Но лишь отворит двери сон -

С Интербригадой марширует

Дорогою к Мадриду он.

Но почему вдруг, словно связан,

Нельзя рукою шевельнуть?

Огромный марокканец сразу

Сжал горло и налег на грудь...

Очнулся весь в поту, усталый,

В ушах еще орудий гром,

А за окном уж засвистала

Тюрьма своим беззубым ртом,

Поднялся с койки: что за пятна?

Шатнувшись, плюнул, поднял бровь,

Еще раз плюнул - снова кровь.

И больше не смотрел. Понятно.

7

Ломая о решетки крылья,

День все горел и не сгорал;

Горшок с похлебкой остывал,

Есть не хотелось - от бессилья.

Взял книгу - буквы в ней горели.

Листы пылали, как костер.

Рукою дотянувшись еле,

Он пересохший рот обтер.

Кувшин в углу как будто рядом,

Но, смерив пять шагов пути

Пылающим от жажды взглядом,

Он трезво понял - не дойти.

Поднялся.

Ухо уловило

Знакомый стук, - припал к стене:

То пулеметы слышно было,

То крик "Камрадос!" в тишине.

"Нет, не могу, пока прилягу,

Пусть жар к утру перегорит.

Малага ты, моя Малага,

Высокий мой, родной Мадрид!

Долрес, слушай, поскорее

Скажи им - ни на шаг назад!

Я встану, я еще успею

К атаке всех Интербригад!"

8

В бреду поднялся до рассвета

И так стучал, в огне горя,

Что за тремя стенами где-то

Стук поднял с нар секретаря.

Слез на пол секретарь усталый

И нехотя к стене приник,

Но эхо складывать вдруг стало

Из мертвых букв пылавший крик:

"И ждать... не в силах... Там сраженье.,

Там без меня... мой взвод стоит...

Дай, секретарь, мне открепленье,

Пусти... меня... на фронт... в Мадрид".

"Наверно, парень шутит с нами, -

Подумал секретарь.
– Пускай", -

И, улыбнувшись под усами, -

"Согласен!
– стукнул.
– Поезжай!"

Не понял, секретарь, не понял,

О чем твой коммунист просил,

Когда пылающей ладонью

Он, умирая, в стену бил.

Не сможешь завтра ты без боли

Узнать, как недогадлив был,

И вспомнить, чт ему позволил,

Куда его ты отпустил...

9

День занялся сырой, острожный,

Как каждый день, свистел свисток,

Впервые на поверку можно

Ему не вскакивать с досок.

В конторе принесенных мамой

Уже не взвесят сухарей,

И врач не проскрипит упрямо:

– Здоров как бык, вставай живей!

Сломались перед сердца силой

Решеток сталь и стен бетон,

Сквозь них из камеры постылой

В Мадрид ушел сражаться он.

Мамуся, родна мати, мама!

Сто раз оплачь, но не забудь

Фигурку хлопца, что упрямо

Ушел из хаты в этот путь.

Ушел, тебе оставив слезы,

Ушел, чтоб не вернуться к нам

Ни к Белоруссии березам,

Ни к тихим матери рукам.

На нарах, грязных и холодных,

Лежит он телом, где упал,

А сердцем на ветру походном

Пылает с пиренейских скал!

<