Собрание сочинений. Том 9

Евтушенко Евгений Александрович

Над могилой Александра Дубчека

Над могилой Александра Дубчекаслышится какой-то нежный звук,будто чья-то тоненькая дудочкавсе-таки не выпала из рук.Говорят, что дудочку он вытесал,когда стал в опале лесником,и, бродя по чащам и по выпасам,говорил, как свой, с березняком.И текла из дудочки той исповедь,полная несбыточнейших снов,тех, что до конца в словах не высказать,потому что нет подобных слов.Есть во всех идеалистах музыка.В циниках лишь скрежет, лязг и скрип.Отпевают Александра-мученикалистья братиславских скорбных лип.Все мои духовные родители —и всех наших будущих основ —снов свободы неосуществители,но и не предатели тех снов.Чаадаев, Сахаров и Гандине нуждались в лживой пропаганде.Тайные скопцы и алкоголики —шамкающий брежневский синклит —злились, как играют братья Холики,клюшкой так забрасывая голики,что «СССР» бывал разбит.И Политбюро сыграло танками,ибо угрожало им концом,мавзолеям с ихними останками,все, что с человеческим лицом.От стыда за Русь, за лицемериезастонали гусли из земли.Раздавила ты себя, империя,танковыми гусеницами.Оправданья после не найдут в Чека,как в ловушке с красным фальшь-крыльцом.Мумии к стене прижали Дубчека,схваченного все-таки голубчика —с

чем?! Да с человеческим лицом!!!Он, предвидя жертвы наперед,не повел людей дорогою кровавойв страшный бой, бессмысленный, но правый.Мирным пораженьем спас народ.Чувствовал я, как на Черной речке,видя метки пуль, а не сердечки,в Праге на облупленной стене —фрески горе-маршала Эль Гречки.Едки были чешские словечки,и до боли стало стыдно мне.И мне стыдно. Навсегда мне стыдно,а конца моим стыдам не видно.Пусть забытым буду и освистанным,и не перелистанным никем,быть хочу я лишь с идеалистами!Братиславе боль мою повем.Дубчек, и Альенде, и Ромен Гари —вот сейчас мои поводыри!А вот у тебя в глазах, Вероника,мягкая, но все-таки иронийка.«Странно мне, что Вы идеалист…Идеалы-то не удались…Вот вы без зонта, а скоро ливень.Был прекрасен Дубчек, но наивен…»Столько ям мы нашим ближним роем.Быть наивным — это быть героем.Но, хотя и деревянная, не дурочка,нас ведет не в пропасть дудочка Дубчека,а туда, где пахнет лесом, чабрецоми бессмертьем с человеческим лицом…16 июля 2005

Так им и надо!

Снова от крови на рельсах мокро.Мир, как открытая рана.Станции лондонского метро —родственницы Беслана.Рельсы на станции детства – Зимас бабочками узорными,странно, что в мире, сходящем с ума,вы еще кем-то не взорваны.Каждый автобус, вагон, магазин —будущие могильники,где по хозяевам из руинплачут щенками мобильники.Наша планета – всемирный перронвместе с детьми грудными.Господи, хоть бы кровавый террорсделал всех сразу родными!Как же звонили бесстыднейше вы,наши сограждане злобные,в радиостанцию «Эха Москвы»после трагедии в Лондоне.Торжествовала звонков канонада:«Так им и надо! Так им и надо!»Наш доморощенный сталинский Римвычеркнул слово «пощада»,тыча в арену пальцем кривым:«Так им и надо! Так им и надо!»Мне этой радости мерзкой природапамятна с тридцать седьмого года.В душах – гулаговских пил вжик да вжик!Страхом мы все облучилисьи ненавидеть злорадно чужихмы на своих обучились.Дух сердобольной Руси не исчез,как потайная лампада.Только боюсь, чтобы вновь не воскресрадостных рук обвинительный лес:«Так им и надо! Так им и надо!»Взорваны наша страна и судьба.Взорвана русская тайна.Может, мы все – только клочья себя,взорванные несрастаемо?В чем же английская здесь вина,если рычат мохнатонаши ворчатели, наша шпана:«Так им и надо! Так им и надо!»Родины разными могут быть,но при войне и террореразве не может объединитьобщая Родина – горе?!Горю друг друга откроем двери.Разве не пели и мы «Типперери»?Разве не лили бабы неграмотныеслезы на фильме о леди Гамильтон?Слушая про Сталинград, англичанешапки когда-то снимали в молчанье.Разве под мессершмиттную музыкуне прорывались их транспорты к Мурманску?Там и вморожены павшие в битвах —в айсбергах – родичи будущих битлов.И не накажут ли муками аданас за постыдное: «Так им и надо!»?18–25 июля 2005

«То язвительная, то уязвимая…»

То язвительная, то уязвимая,мой защитник и мой судья,мне сказала моя любимая,что она разлюбила себя.Есть у женщин моменты зап усти,будто сунули носом в хлам,тайный ужас от собственной загнанности,злость ко взглядам и зеркалам.Мною вылепленная, мной лепимая,меня вылепившая, как судьба,неужели ты тоже, любимая,разлюбила меня, как себя?Время – это завистливый заговорпротив юности и красоты,но в глазах моих время замерло,и в них лучшая женщина – ты.Так зазывно играют разлуки мной,но в тебя я хочу, как домой.Не позволь себе стать разлюбленноймной и даже тобою самой.7 августа 2005

Секрет шестидесятников

В пирогах он любил середочку,да и водочку под селедочку.Даже в мире сивушном, накуренномоставался тем Валей Никулиным,в ком проблескивала так вновенежность Мышкина и в Смердякове.И в Израиле Валя-Валечкабыл странней и беспомощней валенка —что все ищет, как цели побега,во библейских песках — горстку снега.Был Израиль – страна не чужая.Он ее не клеймил, уезжая,и как домик кривоарбатский,сам в себя вновь решил перебраться.Из арбатских забытых развалинэмигрирую я в голос Валин,что прощально читал в Политехе,две свечи в зрачках полутепля,монолог, запрещенный в кино,неслучившегося Сирано.Мы напрасно не сбыться боялись.Недостойны обида и яростьот украденных главных ролей.Знаешь, Валечка, мы состоялись!По селедочке! Снова налей!Надо нам умирать веселей!Лжегероев монументальностьслабосильней, чем сентиментальностьбеззащитного города Да.Это шестидесятников школа,гда мы пели без стеба, прикола:«Надежда, я вернусь, когда…»Мы в иных поколеньях таимся.Мы и в будущем состоимся —нами родина молода!Из далеких далеков, как прежде,мы вернемся в Россию,к надежде,а Россия — надежда всегда.12–13 августа 2005

Пассажир Никаноров

В пермском аэропорте,настроенье всем портя,хмуро вторгнувшись в гул,кто-то из контролеров,нудный выказав норов,в микрофон затянул:«Пассажир Никаноров,пассажир Никаноров,пассажир Никаноров,вылетающий на Барнаул…»Никаноров скрывался,хитро он оставалсяневидимкой в толпе,Может, пил пиво «Дизель»и жевал канапе,и в буфете приблизилпол-России в гульбе.Вряд ли был олигархом, —может, бомжем-огарком,непонятным себе?Может быть, на коробкахи мешках прикорнулгражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул?Может, в луже, как боров,где-то он храпанул,гражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул!Может, он сдезертирилото всех дедовщин,прячась в женском сортиреот военных мужчин?И страшней приговорови зрачков

черных дулголос, полный укоров:«Гражданин Никаноров,гражданин Никаноров,гражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул!!!!»И смертельнее пулиу меня жжет в груди:что он ждал в Барнауле,Никаноров, найти?Бросил нас на кого онв скуку, пьянь и разгул,гражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул?Как же всех наколол они куда улизнул,гражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул!Может, мертвенно мрачный,Сов. Союза герой,с голодовок прозрачный,позабыт он страной?Может, где-то, отчаясь,в потайном уголкеон висит, не качаясь,на тугом ремешке?Сгинул, как сиротинка.И такая жутинка,будто голос, как финка,по кишкам полоснул,хоть кричи: «Караул!»в глушь российских просторов:«Гражданин Никаноров!Гражданин Никаноров!Гражданин Никаноров,вылетающий на Барнаул…»2005

Царь-мужик

Царь-мужик, самородок на стебле сломавшемся кукурузном, —это он вытягивал на горбу, желваками бугрясь,гроб эпохи своей, надрываясь под грузом,от холопского страха дрожа, оступаясь в кровищу и грязь.Царь-мужик, там, в Калиновке, лапавший девок на лавках,ненавидевший терку, которой на сталинской кухне был терт,он сыграл простачка-дурачка в развеселеньких бородавкахи царю-пахану отомстил за подсунутый в пьянке под задницу торт.И за то, что внутри волчьей стаи пошел на восстаниеи разламывать начал барачную нашу тюрьму,и за то, что, все ногти о страх ободрав,из себя выцарапывал Сталина,благодарными будем ему.Не по-царски носил свою голову он,словно шляпой покрытую редьку.«Коммунизьм» для него был одним из треклятых,непроизносимейших слов.Он Гагарина и Солженицына крестный отец, да и в живописи юморист-теоретик.Сколько дров наломал, но зато сколько спас он голов!Запихали в могилу его. Сдался, капитализму могилы не вырыв.Что-то скучно без стука мужицким пахучим ботинком в ООН.От хрущевских ракет и до нынешних рэкетиров —вот зигзаги сегодняшних поствавилонских времен.Чтобы память Хрущева почтить,пригласила семья не лепилку-мазилку, а штрафбатовца-скульптора,кто его матом в Манеже покрыл.Мрамор был черно-белый, как совесть, а оттепель сунули в морозилку,и для нас, как для новояпонцев, Курилами сделался Крым.Все же лучше хрущобы, чем кров, бывшим братством народов сожженный.На могилу царя-мужика, кто отходчив бывал и жесток,его бранью когда-то крещенный, но все-таки им защищенный,опускаю нельстивый, зато и нелживый цветок…2005

Памяти матери друга

Нэнси Миллнер-Гулланд [9]

Я столько раз при жизни был угроблен.Воскрес я от Сибири вдалеке —мне подарили жизнь вторую Робини Питер — на английском языке.Меня считали в СССР опасным,но помогла не кто-то, а сама,как самый первый заграничный паспорт,пингвиновская станция Зима.Я помню Сассекс… А ты помнишь, Робин,в квартирке-крохотулечке моей,как встречу наших очень разных родин,ту встречу так похожих матерей.Шампанское, как ты теперь ни пенься,но никогда не повторится он —бокала Зины звон с бокалом Нэнсиособый, нежный, материнский звон.Я интервью в газетах не читаюполитиков, играющих с войной.Я Нэнси с Зиной им предпочитаю —вот им бы я доверил шар земной.Все разное у нас — привычки, песни,но молча руку разжимаю я,и мягко-мягко на могилу Нэнсилетит, шепча, сибирская земля…Талса, OK, 4 декабря 2005

9

Мать моего первого переводчика на английский Робина МиллнерГулланда. – Евг. Евтушенко.

2006

Послевкусие

Послевкусие счастья чуть-чуть, но горчит.Все прощальнее сердце неровно стучит.Но покуда любовью нагрета кровать,в потягушечки можно еще поигратьи вдышать в твои волосы горячо:«Боже, как хорошо! А тебе хорошо?»Послевкусие счастья чуть-чуть, но горчит.Свет жесток по утрам.Счастье шепотом ночью кричит.И толкает отчаянье – больше, чем страсть,словно к матери в детстве, приткнуться, припасть,понимая всем страхом шагреневых лет —после жизни уже послевкусия нет.20 февраля 2006

Трепет

Когда тебя впервые встретил,вдруг стало так тревожно мне,как будто в грудь влетевший стрепет,забился трепет в глубине.А я подумывал устало,что все во мне оттрепетало,на милость сдавшись без стыда,и, поскушнев, что не пристало,не вострепещет никогда.Но он вернулся, этот трепет,он из меня другого лепит,но тот другой и есть я сам.Мне жалко тех, кто, как на казни,трепещет от самобоязнине знающих, что трепет – праздник,и не к лицу бояться нам.В любви тогда ты не обманщик,когда с поющей головойтрепещешь от любви, как мальчик,непобедимо молодой.2006

Смерть Табакеро

Луис Миранда, один из последних виртуозов сворачивания кубинских сигар, был приглашен в 2006 году в Москву

на специальное шоу. Выйдя после шоу на бульвар напротив кубинского ресторана, он нагнулся, чтобы взять горсть снега и попробовать его впервые в жизни. В этот момент на него напали молодые люди с заточками, которым не понравилась его темная кожа, и его забили до смерти.

Нежный скульптор сигар, их любовно оглаживающий кубинец,Кто был твой полуночный, во внуки годящийся юный убивец?Снег московский запятнан, как будто твоя окровавленная гуявера [10] .Неужели пропала во братство всемирное вера?И улыбка сошлас непонявшего, что происходит, лицацвета смугло-табачного, временем высушенного листа.Почему темной кожи боятся, как будто потемок?Где же фильм Александрова «Цирк» и плывущий по нашим рукам негритенок?Твои руки – лишь в крошеве табака, но их в крови чужой не марал ты.А теперь больше нет на земле компаньеро Миранды,кто хотел, чтобы каждый был в мире дымком его Кубы согретый,и кто в пальцах сплетал неразлучно убитых Ромео с Джульеттой [11] .А убили его здесь, в стране, обещавшей спасенье всем нациям.В нас ошиблись они? Или сами в себе мы – в семнадцатом?Компаньеро Миранда лежит и не жалуется, не шевелит ся,шевелятся лишь пальцы, ища на снегу золотые табачные листья.Эти пальцы крутили их для барбудос [12] , а может, для Че Гевары,но, как видно, не скрутишь из русского снега кубинской сигары.8 марта 2006

10

Г у я в е р а – кубинская национальная вышитая рубашка навыпуск, которую носят даже во время официальных приемов.

11

«Р о м е о и Д ж у л ь е т т а» – один из самых ароматных сортов кубинских сигар.

12

Б а р б у д о с – бородачи, так называли повстанцев, которые во главе с Фиделем свергли диктатора Батисту.