Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
Я сейчас дезориентирован. Я чувствую себя отвратительно… Приехали, постреляли и побежали. Что? Зачем? Почему?.. Глупо! Очень глупо!
— Ш-ш-шу-шу!
— Тебе рекомендую смотреть за собой. Ты — плохой командир. Очень много суетишься, кричишь и слишком часто угрожаешь револьвером. Командир должен быть спокойным, хладнокровным и ровным. Как бы ни было плохо, ты должен сохранять равновесие. Ты не обижайся. Я по-товарищески говорю. А если ты заметил мои недостатки, скажи мне. Я не обидчивый!
— Ш-ш-шу-шу!
—
— Всему должна быть мера. Они не обстреляны. Обучены плохо. Дисциплина у нас… средняя. Но самое главное и что упустили мы, так это — боевое воспитание красногвардейцев. Уметь владеть клинком и пулеметом — это еще не все. Надо учить бойца многому другому.
— Ш-шу-ш-шу-шу-шу!
— Завтра поговорим.
— Ш-шу-шу-шу-ш-ш!
— Идем, проверим! Да надо будет поспать немного.
Сильный дождь поднимает отряд на рассвете. Ругаясь, красногвардейцы бегут по лесу, волоча шинели, лезут под густые шатры елей.
— А раненые? Товарищи, так же нельзя.
Мы бросаемся к двуколкам, тащим их под деревья. Несколько красногвардейцев натягивают сверху полотнища палаток.
— Теперь не замочит вас!
Румяный фельдшер Кононов достает из двуколки зонтик, и, распустив зонт, он с важным видом сует ноги в калоши. Дружный хохот красногвардейцев заставляет фельдшера нахмуриться. Он щурит заплывшие глаза и выпячивает нижнюю губу:
— Ну? Заржали, спирохеты бледные? Заржали, гонококки? Зонта не видали? Дубье! Черти!
— Но, ты… интеллигенция немаканная! Разошелся?! И посмеяться нельзя!
Фельдшер трясет зонтом над головой:
— Молчи, объект для политани!
Фельдшер Кононов человек неплохой. Но стоит ему заметить, что над ним смеются, как он вспыхивает и начинает ругаться.
Он лезет из кожи вон, чтобы заслужить наше уважение. Он ругает профессоров и врачей, рассказывает нам о каких-то тяжелых больных, которых он вылечил и которых отказались лечить доктора. Но мы не верим фельдшеру и труним над ним. Некоторые красногвардейцы с невинным видом спрашивают Кононова:
— Фельдшер? — Это что же, вроде старшего санитара или еще выше?
Кононов вытягивает руку, стучит согнутым пальцем по лбу красногвардейца:
— Микроб! Как ты думаешь? Министр это старше повара?
Смешное в человеке легко заметить. Слабость фельдшера мы раскусили в первые же дни. И после того как Кононов повесил на теплушке дощечку с надписью: «Главный врач отряда А. С. Кононов, прием в любые часы», мы пользовались всяким пустяковым случаем, чтобы пощекотать его самолюбие.
— Бросьте, товарищ доктор! — мигает Русаков. — С необразованными свяжетесь — сами необразованными будете. Это известные бузотеры!
— Да нет! — смягчается фельдшер. — Зонтиком пользуются культурные народы, а этим, — он презрительно вытягивает голову в сторону смеявшихся, — смешно сдуру! Одно слово — микробы!
Дождь
— Станови-и-ись!
Мы застегиваемся, приводим себя в порядок. Фельдшер, высоко подняв зонт над головой, идет через поляну и важно говорит Акулову:
— Я скажу, когда можно идти. Сейчас мы будем делать перевязки.
Он свертывает зонт, вытягивает живот и кричит:
— Товарищ Колычев! Прошу приступить!
Колычев — второй фельдшер отряда, молча вынимает из двуколки брезентовую рыжую сумку с красным крестом. Мы обступаем двуколки с ранеными. Фельдшера быстро разбинтовывают раненых. Под белой марлей всплывают темные пятна крови.
Бинты точно приклеены к голове. Фельдшер тянет конец бинта.
— Ну-ка, друг, сожмись слегка!
— А-а-а-а!
— Уй, дьявол!
— Все! Все! Ну, вот, уже и подсыхает! Еще пару дней — и все в порядке!
— Что там у тебя? Покажь!
Высокий красногвардеец показывает разбинтованную руку.
— Царапнула! Иодом бы смазать.
— Пустяки! — вытягивает губу Кононов. — Водичкой промоешь.
— Жалко тебе иоду, что ли?
— На это тратить иод? А если серьезное ранение? Тогда что? Санталовым маслом?
— Да ведь кость видна!
— А ты не растягивай, вот и не будет видно.
— Ты что ж, — вмешивается Акулов, — мало взял иоду?
— Взял тройную порцию. Да только вы уж очень ретивы, друзья! Так будете воевать — иоду на вас не напасешься. Что иод? Бинтов нет! Перевязать нечем.
— Как? Совсем нет?
— Раз нет, значит, нет. Не совсем нет не бывает. Еще по разу перебинтовать и все. А в случае боя — беда.
— Та-ак, — багровеет Акулов, — значит, без медикаментов выехал?
— А ты подбери еще всех… Белохлыновцы вон ни бинта, ни грамма иоду не вложили, а забрали на 110 человек.
Перевязка закончена, и мы выстраиваемся на лесной поляне. Кавалерийский отряд впереди, белохлыновцы — сзади. Акулов поднимает руку:
— Товарищи!
— Постой! — кричат белохлыновцы.
Сбившись в кучу, они о чем-то горячо спорят.
— В чем дело?
— Постой! Командира выбираем!
Они стоят, опираясь на винтовки. Почти у всех красногвардейцев перевязаны бинтами руки, шеи, головы. Повязки перетягивают почерневшие лица. Головы многих бойцов похожи на белые шары. Фуражки пристегнуты к головам ремешками. Стоят, образуя широкий круг, в котором бегает стремительный красногвардеец в разодранной рубахе.
— Товарищи, — кричит красногвардеец, — в этом расчет должен быть. Мы бьемся против буржуев до последней капли. Я не против Газунова. Парень подходящий. Я его сам есть личный товарищ, но в командиры не того… По военной линии он есть такая же пешка, как и не мы. Ты, Газунов, не обижайся. Мы, друг, с тобой во как. Но говорю на общую пользу. Против я Газунова.