Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
— Встают! — закричал «Всех скорбящих».
Вой разрывает тишину. Я вижу цепи чехов. С винтовками наперевес они бегут на нас, громко крича. Сзади — свисток.
Лес ожил.
Лихорадочно застучали пулеметы, затрещали винтовочные выстрелы.
— Ага-а? Мы живы?
Злоба наливает меня до краев. Я поднимаю винтовку, стреляю, целясь в кучки
Я хватаюсь за гранаты.
Одна.
Две.
Немецкая, ребрастая.
Кориц, гладкая бутылка.
Вскочив, кидаю гранаты. Падая на землю, лихорадочно хватаю винтовку, но тотчас же в голове проносится мысль: «Не заряжена! Не успеть!»
Тогда я снова хватаю гранаты. Чехи уже близко. Вот, вот. Сейчас, сейчас. Я тороплюсь. Скорей! Успеть бы! Я зацепляю крючком за ушко терки. Скорей! Ах, черт! Вскочив, рву левой рукой терку. Размахнувшись, с силой бросаю вперед. Падаю.
Шарю руками. Хватаю бутылку Корица. Кольцо? Здесь! Вскакиваю, верчу бутылку над головой. Бросаю.
Пулеметы захлебываются, заглушая винтовочную частую стрельбу.
Я чувствую: кто-то бежит за моей спиной. Глянув боком, вижу военрука. Он падает рядом со «Всех скорбящих», кричит ему что-то, берет его винтовку. «Всех скорбящих», поднявшись, бежит, согнувшись в три погибели, поддерживая шашку рукой! Куда он?
Чехи, падая, смыкаются на бегу.
Уже не более пятидесяти шагов. Внезапно справа и слева вскакивает наша цепь.
— Ур-р-р-ра!
С молниеносной быстротой я хватаю гранату, подкидываю ее в правой руке.
Волоча винтовку за ремень, кидаюсь вместе со всеми вперед.
Подпрыгнув, бросаю гранату.
— Ур-р-р-ра!
Шашка путается в ногах. Я откидываю ее назад. В голове проносится молнией тоскливая мысль:
«Без штыка винтовка!»
Я перевертываю винтовку прикладом вверх.
Прямо на меня бежит приземистый чех, выкатив оловянные страшные глаза. Белые, точно приклеенные усы вздернуты над широко раскрытым ртом.
Вот. Вот.
Я хочу отпрыгнуть в сторону, но меня плотно сжимают с боков.
«Ударить по винтовке!» — вихрем проносится мысль.
Чех спотыкается. Я налетаю на него. Со всего размаха бью плашмя прикладом по голове. Чех падает на карачки, мотает головой. Фуражка с кожаными ремешками летит на землю. Перевернув винтовку, я ударяю его по голове острым углом. В лицо брызжут горячие капли. Я хватаю его винтовку. Бросаюсь вперед. Все смешалось в кучу. Красногвардейцы, матюгаясь в бога, в веру и мать, остервенело дробят черепа, рвут чехов штыками в клочья.
— Бра-атв-а-а-а!
— Жмара-ай!
Лязг штыков, крики, тяжкое дыханье, стон. Глаза наполняются кровавым туманом. Сквозь туман вижу лысьвенского молотобойца Мельникова. Окровавленный, без фуражки, он отбивается винтовкой, точно дубиной, от двух высоких чехов. Я подскакиваю сбоку. Со всей силой бью штыком
Чехи дрогнули. Я слышу сзади крик. Повертываюсь.
Из леса бегут с лошадьми отрядники. Вижу отца. Он тянет за собой трех коней. Бежит, вытягивая шею, шаря глазами по степи.
Сбросив штык, я перекидываю винтовку за плечи. Бегу к лошадям. Мои глаза встречаются с тревожными глазами отца. По лицу у него размазана кровь. Увидев меня, отец радостно дергает бровями. Бежит, спотыкаясь, ко мне.
— Жив, жив! — кричу я.
— Бери коня! — Бросив поводья Амбы, он прикладывает ладони ко рту. — Евдо-оха-а-а!
Запыхавшийся Павлов подбегает к отцу.
— Разберемся после! Давай! Давай!
И вскакивает на коня Евдохи.
Наша пехота обстреливает чехов. Они отходят расстроенными рядами, рассеиваясь по степи.
Мы быстро выстраиваемся лавой.
— Где тебя угораздило? — спрашиваю я у отца.
— Осколком! Сашу убило!
Впереди захрипел голос Акулова:
— Шашки во-о-он! В атаку, марш-марш!
Выдрав из ножен клинки, мы пускаем коней.
Конь стелется по земле. Я слышу, как играет у коня селезенка. Храп других коней настигает с боков. Навстречу летят пули, противно визжа над ухом.
— Ур-ра-а-а!
С гиканьем и воем мы летим к убегающим в беспорядке чехам. Кони храпят, жмутся, прерывистое дыханье несется вместе с нами. Дикая злоба подкатывается к горлу.
— А-а-а-а!
С коня через голову летит, растопырив руки, Желнин.
— Эх, вдарю!
Чехи сбиваются в кучу, образуя каре. Но уже правый наш фланг врезается с воем в каре: мнет, рубит чехов, топчет конями.
Голова работает с необыкновенной ясностью. Все кажется каким-то особенным. Стеклянным. Прозрачным. Я замечаю бегущего к балке высокого чеха. Раньше чем успеваю подумать, направляю коня за ним. Слышу тяжелый храп коней с правой и с левой стороны. Чех неожиданно выскакивает перед конем. Я опускаю клинок. Тупой удар отдается в руке: чех закрыл голову винтовкой. Конь взлетает свечкой. Рванув повод, я круто заворачиваю коня, кидаю его обратно. Чех снова поднимает винтовку. Упав на бок, я бью его клинком по руке. Бросив винтовку, он поднимает одну руку вверх. Перед глазами мелькает охваченное смертельной тоской лицо. Испуганный взгляд умоляет… Я с силою опускаю клинок. Чех падает под ноги коня.
— Навоевался?
Злоба распирает меня. Жалости к зарубленному нет.
— Царя налаживал? Из орудий долбил? Землю зубами заставлял грызть? Нахватался?
Чехи прыгают в балку, точно лягушки. Мы скачем вдоль рва. Снизу градом летят пули.
Бой кончен. Из оврага чеха не выковырять.
Мы повертываем коней. Скачем обратно. Около десятка лошадей — на поводу. Притороченные к седлам, молчат убитые товарищи.
Над головами гнусаво визжит шрапнель.