Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый

Ларри Ян Леопольдович

— Ну, хватит, хватит, — остановил Македон, — нам сейчас надо назначить пятьдесят человек и немедленно отправить их в Плотерешты, потому что сегодня им придется пройти двадцать верст. Эй, Загареску!

Загареску крикнул сквозь смех:

— Здесь!

— Отбирай пятьдесят…

— Ну, становись, кто хочет?..

Но желающих оказалось слишком много, пришлось отбирать.

— Ой, возьмите и нас… Просим вас, возьмите… — с мольбой обратились к Загареску Герлян и Овереску.

Тот спросил:

— А Плотерешты знаете?

— Да боже ж наш,

чтобы нам и не знать Плотерешт. Как свои пять пальцев, как свои карманы знаем.

— Бунэ! Раз знаете, становитесь.

Замирая от радости, Герлян и Овереску присоединились к группе тех, кто шел в Плотерешти.

В Плотерештах ночь.

Но вот, как только повстанцы осторожно пробрались и расползлись по городку, по садам, по сараям, к штабу подошли два человека и попросили есаула, чтобы он сообщил о них начальнику штаба. Тот спросил, брезгливо оглядывая их одежду:

— По какому делу?

— По очень важному, домнуле офицер.

Есаул, подняв брови, принялся расспрашивать, по каким делам, а затем отправился сообщить о них начальнику штаба. И хотя адъютант обещал, что им придется долго ждать, ждать пришлось совсем недолго. Услышав, что дело касается Македона, начальник штаба выбежал из кабинета навстречу и нетерпеливо начал расспрашивать их: кто они, откуда, почему пришли, о каком нападении говорят.

— Мы… мы — просто люди… я Герлян, а это — Овереску. Военное совещание поручило нам пробраться к Македону.

— Вы у него были? — не утерпел начальник штаба.

— Да… около двух часов назад. И вот имеем честь уведомить вас о весьма важных делах.

Изумленному начальнику штаба рассказали о том, что ночью произойдет нападение на Плотерешты. Тот вытаращил буркалы от смертельного удивления, напуганно моргая, когда эти люди рассказывали о планах повстанцев и о готовящихся действиях.

Начальник штаба хрипел от злобы. Неужели все это сумел придумать тот мужик?

— Прекрасный план… Вы слышали? — обратился он к есаулу.

— Так точно!

Немедленно было дано распоряжение бесшумно переловить всех повстанцев, пробравшихся в Плотерешты.

Герлян и Овереску немедленно начали допытываться о деньгах — их послали к есаулу. Весело потирая руки, они пошли туда, уселись в мягкие кресла.

— Повезло, а?

— Да, да… теперь месяц-другой можно пожить как следует. Ох, и погуляем же мы!

Оба сладко подмигнули друг другу. А в штабе во все стороны летели распоряжения.

А наутро у Плотерешт рассыпались густые массы повстанческой пехоты. В балках стояли конница и обозы.

Степан взобрался на холм.

Перед его глазами лежал сонный городок, ни один звук, ни одно движение не говорили о том, что городок готов к бою. И не видел Степан, как за ним с балкона двухэтажного дома следили в бинокли офицеры, грозя ему скрипучими голосами.

Степан радовался. Степан знал, что с первыми выстрелами в городке поднимется паника. Степан знал — в полчаса дивизия будет разбита, городок захвачен, а вечером в Кишиневе и во всех уездах

загремят выстрелы, приветствуя долгожданное освобождение. Он уже видел, как его армия идет на Кишинев с артиллерией, с оружием, которое будет здесь захвачено.

К Степану подлетел Загареску.

— Ну, пошли?..

— Да, можно начинать…

И воздух разорвали выстрелы ружей и частый треск пулеметов.

Наступление началось.

…Но вдруг навстречу повстанцам из сараев, из садов и каменных оград полились синие волны румынской пехоты. Степан закричал не своим голосом:

— Стой… Стой! По наступающим о-о-о-го-о-онь!..

Началась беспорядочная стрельба. Под руками забегали, лязгая, затворы ружей, в зарядные щели торопливо засовывали патроны.

В нос ударил пороховой дым.

— Эй, Степан, сбоку обходят!

— Эй!

— Ого-о-онь!

— Товарищи… Пулеметы… пулеметы-ы-ы…

За взрывами не поймешь, что здесь творится.

— Сюда, сюда давай… дава-а-ай!

Загареску, весь покрасневший, со свинцовыми глазами и сбитой на затылок шапкой, побежал мимо наступающих.

— Бей… Бей их, гадов!

— Хорошо, хорошо!

Но вот поднялся вопль:

— Конницу запускай!..

— Конницу!

Степан бросился к балке.

Стрельба слилась в единый гул. Позади горбатый холм устало шевелит травами. И вдруг… из-за холма… топот, возгласы… ржание лошадей — полоснуло тенью по желтым склонам. Несколько сот всадников вылетели вперед с саблями.

Лошади взметнули головы вверх, смяли траву, и смешались с пылью лошадиные гривы. А впереди — волосы в пыли — блеснули чьи-то дерзкие глаза и красные губы. На вороном жеребце вперед вылетел почерневший Степан. Он, словно волк, вытянул вперед жилистую шею и забегал глазами по улице. Степан оглянулся, хищно оскалил зубы и словно завыл по-волчьи. И вдруг воздух разорвался от крика, и через цепи, поднимая вверх массы земли, вздымая дорожный песок, с топаньем и звоном пролетела конница.

Восход рисовал на саблях призраков смерти. Даль затянуло пылью. Сухо тарахтели пулеметы.

Лошадиный топот, звон сабель слились воедино.

Воздух пьяный от воплей и крови… В глазах огонь и бунт.

— Эй, не отставайте… за свободную Молдавию!..

Глотки рвутся осатанелым буйством и кровью пьяного восстания.

А навстречу коннице брызнул горячий дождь картечи.

…Над Плотерештами встало окровавленное солнце. Над балками еще висели туманы, а над полем еще качался синий пороховой дым, плавая над трупами пехоты, когда с улиц плеснули волны румынской конницы вслед за повстанцами, бежавшими с поля брани. Конница проскакала по скрюченным телам плугурулов и помчалась за убегающим в Кодры Македоном. А вслед коннице смотрел кровавый рот оскаленных зубов некогда веселого Загареску, распластавшегося на поле с перерубленной шеей и неподвижными глазами.