Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый

Ларри Ян Леопольдович

Война так война

В полдень прибыли в Кодры. Степан спросил, где жандармы. Старик Улариот вышел вперед и, пожевав сухими губами, сказал:

— И жандармы здесь, и офицеры здесь. Только к ночи надо будет с ними покончить, а то еще убегут. Всю дорогу так и смотрели, чтобы сбежать.

Степан кивал головой в ответ и позвал на совещание Загареску и других повстанцев. Решили творить суд.

Был в Кодрах суд.

Без юристов, без прокуроров, без следователей. Обвинял

сам Степан Македон. И были судьи — хмурые повстанцы.

Степан произносил свою речь. Может быть, за все время существования Молдавии это была единственная речь, в которой было высказано все, что наболело в плугурульском сердце.

Степан сказал:

— Люди… бедные, растоптанные плугурулы… К вам сегодня слово мое, к вашему, оплеванному гоцами, сердцу.

Он напомнил им о всех издевательствах, которые терпят плугурулы от Румынии, от жандармов, от сигуранцы. Напомнил, кто питается их потом, кто высасывает из них каждую каплю крови и бьет их за это, как собак.

Долго еще говорил Степан, и хоть не красноречивой была его речь, но дошла она до плугурульских сердец. Степан даже не успел ее закончить. Лица повстанцев загорелись огнем мести. Вверх поднялся лес рук, и хриплые глотки взревели:

— Сме-е-ерть!..

— Хватит!..

— Сме-е-ерть гоцам!

Жандармы стояли побледневшие и вдруг, как по команде, упали на колени, царапая землю руками и подвывая.

— Простите… Не губите!

Но взметнулся поток людской — повстанцы бросились на жандармов с криками:

— Сме-е-ерть гоцам!

Потащили их в канаву. Степан отвернулся.

Вечером седой заведующий хозяйством Попеску сделал краткий доклад:

— Хорошие у нас дела! И войска прибавилось, и оружием разжились, и лошадей получили хороших… Сейчас у нас имеется семьдесят три лошади, есть оружие для девяноста двух человек. А если одному дать саблю, другому ружье, этому револьвер, а тому бомбу, так получится больше чем на двести душ. А в армии нашей сто тридцать пять солдат и еще я, и Улариот, и сыновья наши, и получается всего сто тридцать девять.

— Подожди, — перебил его Степан. — Тут у нас еще одно дело. Надо договориться с сегодняшними. Это я про вас, — повернулся Степан к заключенным, освобожденным в Тимишораском лесу. — Решили вы или нет?

— А, черт его возьми… война так война!.. — всей толпой вскричали освобожденные узники, так, что разнесся этот крик на все Кодры.

— Остаемся… Война, война проклятым боярам!

Расстреляйте, расстреляйте его скорее

Хорош овес у боярина Дуки! До того хорош, что однажды лошадиное сердце не вынесло этой прелести! Залезла лошадь в негостеприимное поле боярское, да тут и попалась. Не успела глазом моргнуть, как цепкие руки боярского смотрителя

ухватились и потащили бедную лошадь по селу к боярскому двору на суд и наказание.

Плугурул испуганно закричал, увидев лошадь в руках смотрителя:

— Боже ж мой, и что же мне теперь делать…

Бросил работу во дворе и, как был, без шапки и без рубашки, в одних холщовых штанах, побежал выручать свое добро — свое мужицкое, бедняцкое богатство. Бежит плугурул, спотыкается, слезно умоляет управляющего:

— Отпустите ее, домнуле… Неразумная она скотина. Прошу вас, домнуле, отпустите ее!

Смотритель гневно к нему:

— Отпустить, говоришь? А почему же ты, сволочь такая, не следишь за своей клячей? Почему ты ее не закрываешь?

— Боже ж мой… Да где ж ее держать? В дом не поставишь, а сараев у нас нет, сами знаете, домнуле.

— Ну, вот я тебя и научу, как за лошадью глядеть… Я тебя научу, как за скотом ходить.

Плугурул только вздохнул и пошел уныло за своей клячей.

А Дука разгневался. Ногами на крыльце затопал, слюной брызжет, визжит:

— Негодник… разбойник… я тебе покажу, сукин сын, как в овсах коней пасти!

— Простите, домнуле боярин… скотина бессловесная, не понимает она… Отдайте лошадку.

Боярин расхохотался:

— Ах ты ж Иуда… Посмотрите, каким он невинным притворяется! А ты мне отдашь пять тысяч лей за потраву. Что?

— Отпустите, домнуле боярин, — кланялся плугурул.

— Я тебя спрашиваю, ты заплатишь мне за потраву?

Крестьянин взглянул исподлобья:

— Боярин смеется, таких денег у меня никогда еще не лежало в кармане…

— Ну, так ступай к черту, пока зубы целы. Принесешь пять тысяч — заберешь лошадь, а не принесешь — так завтра же сам порежу ее на мясо.

Плугурул упал на колени и с отчаянием протянул руки:

— Да разве она стоит таких денег? Помилуйте, домнуле боярин. Она же со всеми потрохами даже тысячи не стоит.

— Встань, дурень, — проговорил чей-то голос сзади, — кого просишь… боярина? Или ты не знаешь этих волков? Встань, не валяйся… Где твоя лошадь?.. Эта?..

Молдаванин вскочил на ноги и удивленно посмотрел на высокого плугурула, стоящего позади него. И, ничего не понимая, проговорил:

— Эта…

— Эта, так и бери ее и веди домой.

Дука затрясся от гнева. Истерически крикнул:

— А… а… а… Ты кто такой, сукин сын?!

Высокий плугурул спокойно ответил:

— Это у тебя мать была сукой, а моя честно работала на таких, как ты, сучьих сынов.

— Хватайте, хватайте его! — пронзительно завизжал боярин, цепляясь за рукав высокого плугурула. — Держите его… дер…

Боярин пошатнулся и тяжело сел возле перил. Крепкий удар огромного кулака так стукнул в боярские зубы, что у Дуки звезды из глаз посыпались.