Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
— Какие матросы? Отправили ведь уже. Да слушаю я, черт побери. Что? Матросу квартиру! Дать квартиру! Кто? А-а. Ну-ну. Иди же, Котельников. Винтовки в соседней комнате.
— Ну, как ты его понял? — спросил Вася.
— Что ж… Понимать тут нечего. Говорит отчетливо.
— Я тоже так думаю! — сказал Вася.
Мы вышли в соседнюю комнату.
За круглым столом, положив головы на руки, спало несколько человек. Большой чайник стоял на столе, окруженный грязными стаканами. Сзади,
— Пойдешь со мной? — спросил Вася, направляясь в угол.
— Пойдем!
Вася вытащил две винтовки. Одну передал мне, другую положил себе на плечо.
Глава X
На улице перед банком бесновалась толпа чиновников. Они напирали на рабочих, стоявших у подъезда банка, стараясь проникнуть внутрь.
— Я требую! — визжал сухолицый старик в огромной чиновничьей фуражке. — Вы не смеете! Я буду жаловаться!
Опираясь на винтовки, рабочие стояли спокойно, посматривая по сторонам. Они точно не замечали этой толпы, и, когда к лицам их подпрыгивали костлявые кулаки, выскакивающие из белых манжет, рабочие потихоньку зевали, закрывая ладонью рот.
Мы протискались вперед. Рабочие, ни слова не говоря, полуоткрыли дверь и, пропустив нас, быстро закрыли ее.
Мы вошли в вестибюль.
Перед широкой, ослепительно сверкающей лестницей с пристегнутым к ступеням красным ковром стоял стол с большим дымящимся чайником на середине. Шесть человек, поставив винтовки между колен, сидели, попивая с блюдечек горячий чай. Ломти хлеба и горка сахара лежали на газете, подмоченной водой.
При нашем появлении горбатый человек поставил блюдечко на стол и рукавом вытер редкие усы.
— От Зорина? — спросил горбун сердитым голосом.
— Угу!
— Чай пили?
— М-м-м… Не мешало бы, конечно…
Горбун кивнул головой, приглашая нас сесть.
— Дело такое, товарищи, — сказал он, когда мы налили стаканы. — Интеллигенция категорически и решительно не идет на работу, как нужно. Жестокий саботаж.
Один из сидящих с шумом поднялся из-за стола, подошел к лестнице и положил шапку на нижнюю ступеньку, затем лег на пол и, вытянув ноги к столу, моментально захрапел.
— Формально мы не можем заставить их работать, — продолжал горбун, — хотя формально они получили деньги за полмесяца вперед. Но не в этом вопрос. Они доказывают нам. Хотят доказать, что неумытый рабочий у них на поводке должен ходить, а они распоряжаться будут.
— За то мы кровь проливали, — буркнул мой сосед.
— Они нам доказывают, — продолжал горбун, — ну и черт с ними. Не клином свет сошелся. Не хочешь — не неволим. Но тут какая загвоздка. Безусловно, запоремся мы на первых порах, но не в этом дело. Загвоздка тут такая. Они себе думают, ихний это банк. Вот ведь что!
Вчера вот пришли тут и ключ унесли от кассы. Один книги
Мы стоим, охраняя банк.
Я держу в руках винтовку, устройство которой для меня представляет непостижимую хитрость. Я даже не знаю, заряжена винтовка или нет, не знаю и того, где помещаются в ней патроны. Вася Котельников, кажется, знаком с винтовкой так же, как и я.
Мы стоим перед злобными лицами.
Они открывают рты, кричат, требуют «вызвать начальника».
Старик с прыгающим пенсне на носу, брызжа слюной в мое лицо, кричит:
— Я требую… Слышите? Сейчас же…
— Чего ж ты требуешь? — интересуюсь я.
Толпа чиновников моментально стихает.
— Я требую, — оттопыривает дрожащую губу старик, — сейчас же… впустить меня к моему столу… И прошу не тыкать. Щенок!
— Нельзя, старая собака. Не велено.
Дикий вой покрывает мои слова. В нестройном, злобном шуме голосов я слышу выкрики:
— Мерзавцы…
— У меня в столе золотые часы…
— А я, может быть, бриллианты оставил…
— Хамы!..
— Узурпаторы.
Вася толкает меня ногой:
— Брось.
Но мне жалко «бросить». И как можно «бросить», когда вот здесь, передо мной, стоят толпой мои бессильные враги? Злобная радость распирает меня. Я готов реветь от счастья, готов плясать, хохотать.
Загородный сад качнулся в памяти, и вкрадчивый голос зашептал мне в уши:
— А это бы съел?..
Тошнота подкатилась к горлу упругим, щекочущим комком.
— А ключи воруете? — закричал я. — В белых манжетах, а воруете ключи… Над детьми измываетесь, а сами хуже всех на свете. Я вот как стрельну…
Толпа испуганно попятилась назад.
— Это бы съел? — закричал я. — Люди вы?.. Нелюди вы, звери… Ироды проклятые. Гоголь-моголь детям делаете. У-у, сво-олочи! Уйди, гадюки! Р-р-расходись!..
Вася ударил меня ногой:
— Бро-ось!
Я замолчал. Лихорадка била меня так, что я вынужден был сжать зубы, чтобы они не прыгали, не стучали во рту.
Туман обволакивал мои мозги, и, как кипящая ключом вода, проносились в голове мысли, свиваясь в клубящийся моток: загородный сад, мерзлая картошка, жандарм, матрос, подвал, румяный Вовочка, городовые на крыше, отец и мать, митинги, слова о равенстве, побоище в цирке.
Я не мог уяснить того, что случилось сейчас в России, но чувством и нутром догадывался: произошло что-то особенное; жизнь круто повернулась, вышла, как река в половодье, из каменистых берегов, неся озорные, буйные воды, разливаясь в бескрайной шири. Может быть, день, может быть, два будет неистовствовать половодье. Зачем мне думать об этом?