Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
Он пригорюнился, задумчиво посмотрел на семечки, покрывающие широкую ладонь, и вздохнул:
— Из-за бабы я погибаю, братишки.
Он задумался. Втянув голову в плечи, он сидел, погруженный в грустные размышления, но его печальный вид как-то не вязался с его огромной фигурой. Казалось смешным и невероятным, чтобы этакий бегемот имел какие-то тонкие чувства. Вежливости ради мы также вздохнули и, по мере своих способностей, приняли грустный вид, а Вася сочувственно засвистел, покачивая несуразно большой головой.
— Н-да, — с шумом выдохнул воздух матрос. И, крутнув на голове бескозырку, захохотал. —
— А это видал? — отстегнул штаны матрос, показывая забинтованную ногу около паха.
— А это видал? — сдернул матрос бескозырку с головы, обнажая выбритый затылок с зеленым толстым пластырем.
— Семь ран, как одна копейка. Полный герой, можно сказать… Но только мне чихать. Я, братишки, простой. Ну пострадал, так пострадал. В чем вопрос может быть… За дело народа всегда с полным удовольствием, тем более раны — пустяки. Небольшой дефект, как говорила докторица.
Привлеченный необыкновенными действиями матроса, к нам подошел и остановился в нескольких шагах человек в хорошей шубе и бобровой шапке.
Матрос поглядел на него, медленно встал со стула и, широко расставляя ноги, раскачиваясь, пошел на человека. Ни слова не говоря, он сбил с человека шапку и наступил на нее ногой.
— Ты чего, абрикос, подслушиваешь? — грозно спросил матрос.
Человек в шубе побледнел.
— Какого званья?.. Буржуй?..
Тот растерянно замигал глазами. Тогда матрос приподнял шапку с земли и подал ее человеку в шубе.
— Смотри у меня! — пригрозил матрос пальцем. — Чтоб я тебя не видал больше. Конец вашему режиму. Забывать надо. Иди себе своей дорогой, да не оглядывайся, провокатор.
Человек в шубе бросился бежать. Матрос как ни в чем не бывало сел на стул.
— Непуганые они еще у вас тут. В Питере, однако, сидят и ни гугу. Работать не хотят. Саботаж устраивают, а в шляпы расфуфырились. Хотя, промежду прочим, мы быстро отучили их от шляп да от пинсне разных. Хохоту что было! Идем по Невскому, а буржуи, будто прорвало их, один за другим, один за другим. Бегут, стервецы, и в ус себе не дуют. Будто и никакой революции не было. Ну, до чего же мне обидно стало. Что ж, думаю, за то меня растерзали, чтобы насмехаться надо мной? Бац одного по шляпе. За что? Не ходи, говорю, босиком. Ребята уговаривают: брось. Нет, говорю. Бросать тут нечего. Раз теперь наша власть, пусть гады чувствуют. А то выпялились. Галстуки понадевали. Я ли, не я ли — буржуй. А как же, говорю, при старом режиме не допускали меня в моем костюме ни в хороший ресторан, ни куда больше? Пошел это я в театр. Так что ж, гады, ведь не пустили. Вы, говорят, сначала оденьтесь, а в таком виде — невозможно. Ну, я их и одел. Мы, говорю, вас заставим из-под
Разговаривая, матрос крутит на голове бескозырку.
— Попался абрикос тут один. Заступаться полез. Нельзя, говорит. Это не обязательно буржуй, если в шляпе. Может быть, это такой же угнетенный служащий. Не важно, говорю, успокойся, говорю, братишка. Раз он под буржуя работал, пускай теперь меня уважит. Не шляпу бью, обиды выколачиваю…
И вдруг обратился к нам с вопросом:
— Квартиры-то вы заняли буржуйские?
Мы переглянулись.
— Н-нет…
— П-фа! — фыркнул матрос. — Какая же у вас отсталость!! Сказано: мир — хижинам, война — дворцам. В подвале живете?!
— Ну, в подвале…
— Дурачье!
Матрос встал и поддернул штаны.
— Где тут буржуйчики главные? — оглянулся он по сторонам.
— А черт их знает… Жандарм, кажись, какой-то живет вон в этом доме. На втором или на третьем этаже.
— В котором? — спросил матрос, застегивая бушлат.
— А вон, — кивнул Вася на угловой дом с зеркальными окнами.
Матрос передвинул кобуру с револьвером на живот.
— Айда, братишки. Прощупаем.
С этими словами он взял нас под руки и потащил за собой.
— Постой, — освободил я свой рукав. — А если провокатор с бомбой? Ты же, говоришь, часовой.
— Чего это? — удивился матрос. — Ну и плешь. Кто ж, ты подумай, к братишкам на хазу полезет?
Увлекаемые матросом, мы пересекли улицу, прошли несколько шагов по тротуару и остановились перед богатым подъездом.
— Айда! — запрыгал матрос по ступенькам.
По светлой широкой лестнице, сияющей чистотой и ярко начищенными медными перилами, мы вбежали на второй этаж.
— Стой!
Перед глазами сверкнула вделанная в толстый войлок медная дощечка с витыми, прописными буквами.
— Конухес, — прочитал матрос. — Буржуй. Ясно.
Он нажал кнопку звонка. Резкий звонок затрещал за плотными дверями, и тотчас же послышались чьи-то шаркающие, торопливые шаги.
— Кто? — спросил мужской голос за дверью.
— Конухес проживает у вас? — вежливым голосом осведомился матрос.
За дверью загремел засов. Ручка перевернулась. Дверь слегка приотворилась. Встревоженное бородатое лицо высунулось в полуоткрытую дверь.
— Это вы и есть Конухес? — нахмурил брови матрос.
— Я Конухес! — ответил недоумевающий бородач.
— Так… Вы как же это?.. Из каких будете?
— Я?.. Художник! А что?
— А-а! — разочарованно протянул матрос. — В таком разе прикройте дверь.
Дверь захлопнулась.
— Идем, братишки, тут либералы живут. Они безвредные.
Поднялись этажом выше.
— Звони в эту!
Вася нажал кнопку. Звонка мы не услышали. Тогда позвонил матрос. В гулкой тишине послышались твердые, уверенные шаги. Дверь открылась. Перед нами стоял высокий, крепко сложенный мужчина. Лицо его было суровым. Орлиный нос висел над кольцами пышных усов. Досиня выбритый подбородок упирался в твердый стоячий воротник военного мундира без погон. Пронизывающие серые глаза спокойно глядели на нас.