Собрание стихотворений

Рубцов Николай Михайлович

ИМЕНИННИКУ

В. Горшкову

Твоя любимая Уснула! И ты, закрыв глаза И рот, Уснешь! И свалишься со стула. Быть может, Свалишься в проход. И все ж не будет Взгляда злого И речи резкой И чужой, — Тебя поднимут, Как святого, Кристально чистого Душой! Уложат, Где не дует ветер, И тихо твой Покинут дом… И ночь пройдет… И все на свете Пойдет обычным Чередом!

ОТТЕПЕЛЬ

Затученное, с прозеленью, небо, Во мгле, как декорации, дома, Асфальт и воздух пахнут мокрым снегом, И веет мокрым холодом зима. Я чувствую себя больным и старым, И что за

дело мне до разных там Гуляющих всю ночь по тротуарам Мне незнакомых девушек и дам! Вот так же было холодно и сыро, Сквозил в проулках ветер и рассвет, Когда она задумчиво спросила: — Наверное, гордишься, что поэт? Наивная! Ей было не представить, Что не себя, ее хотел прославить, Что мне для счастья надо лишь иметь То, что меня заставило запеть! И будет вечно веять той зимою, Как повторяться будет средь зимы И эта ночь со слякотью и тьмою, И горький запах слякоти и тьмы…

ПУСТЬ ПОЮТ ПОЭТЫ!

Мне трудно думать: Так много шума. А хочется речи Простой, человечьей О чем шумят Друзья мои, поэты, В неугомонном доме допоздна? Я слышу спор, Я вижу силуэты На смутном фоне позднего окна. Уже их мысли Силой налились! С чего ж начнут? Какое слово скажут? Они кричат, Они руками машут, Они как будто только родились! В каких словах Воспеть тебя, о спутник! Твой гордый взлет — падение мое. Мне сообщил об этом литсотрудник, В стихи перо направив, Как копье. Мол, век ракетный, Век автомобильный, А муза так спокойна и тиха! И крест чернильный, Словно крест могильный, Уверенно поставил на стихах. На этом с миром И расстаться нам бы, Но отчего же С «Левым маршем» в лад Негромкие есенинские ямбы Так громко в сердце бьются и звучат! С веселым пеньем В небе безмятежном, Со всей своей любовью и тоской Орлу не пара Жаворонок нежный, Но ведь взлетают оба высоко! И, славя взлет Космической ракеты, Готовясь в ней летать за небеса, Пусть не шумят, А пусть поют поэты Во все свои земные голоса!

В ГОСТЯХ

Трущобный двор. Фигура на углу. Мерещится, что это Достоевский, И желтый свет в окне без занавески Горит, но не рассеивает мглу. Гранитным громом грянуло с небес! В трущобный двор ворвался ветер резкий, И видел я, как вздрогнул Достоевский, Как тяжело ссутулился, исчез… Не может быть, чтоб это был не он? Как без него представить эти тени, И желтый свет, и грязные ступени, И гром, и стены с четырех сторон! Я продолжаю верить в этот бред, Когда в свое притонное жилище По коридору в страшной темнотище, Отдав поклон, ведет меня поэт… Куда меня, беднягу, занесло! Таких картин вы сроду не видали, Такие сны над вами не витали, И да минует вас такое зло! …Поэт, как волк, напьется натощак. И неподвижно, словно на портрете, Все тяжелей сидит на табурете И все молчит, не двигаясь никак. А перед ним, кому-то подражая И суетясь, как все, по городам, Сидит и курит женщина чужая… — Ах, почему вы курите, мадам! — Он говорит, что все уходит прочь, И всякий путь оплакивает ветер, Что странный бред, похожий на медведя, Его опять преследовал всю ночь. Он говорит, что мы одних кровей, И на меня указывает пальцем, А мне неловко выглядеть страдальцем, И я смеюсь, чтоб выглядеть живей. И думал я: «Какой же ты поэт, Когда среди бессмысленного пира Слышна все реже гаснущая лира, И странный шум ей слышится в ответ?..» Но все они опутаны всерьез Какой-то общей нервною системой: Случайный крик, раздавшись над богемой, Доводит всех до крика и до слез! И все торчит. В дверях торчит сосед, Торчат за ним разбуженные тетки, Торчат слова, Торчит бутылка водки, Торчит в окне бессмысленный рассвет! Опять стекло оконное в дожде, Опять туманом тянет и ознобом… Когда толпа потянется за гробом, Ведь кто-то скажет: «Он сгорел… в труде».

ПОЭТ

(Поэма)

1

Трущобный двор. Фигура на углу. Мерещится, что это Достоевский. И поздний свет в окне без занавески Горит, но не рассеивает мглу. Гранитным громом грянуло с небес! Весь небосвод в сверкании и в блеске! И видел я, как вздрогнул Достоевский, Как тяжело ссутулился, исчез… Не может быть,

что это был не он! Как без него представить эти тени, И странный свет, и грязные ступени, И гром, и стены с четырех сторон! Я продолжаю верить в этот бред, Когда в свое притонное жилище По коридору, в страшной темнотище, Отдав поклон, ведет меня поэт…

2

Он, как матрос, которого томит Глухая жизнь в трущобах и в угаре. — Какие времена на свете, Гарри? — О! Времена неласковые, Смит! В моей судьбе творились чудеса! Но я клянусь любою клятвой мира, Что и твоя освистанная лира Еще свои поднимет паруса! Еще мужчины будущих времен — Да будет воля их неустрашима! — Разгонят мрак бездарного режима Для всех живых и подлинных имен!

3

…Ура, опять ребята ворвались! Они еще не сеют и не пашут, Они кричат, Они руками машут, — Они как будто только родились! Они — сыны запутанных дорог… И вот стихи, написанные матом, Ласкают слух отчаянным ребятам! Хотя, конечно, все это — порок… Поэт, как волк, напьется натощак, И неподвижно, точно на портрете, Все тяжелей сидит на табурете… И все молчит, не двигаясь никак… Он говорит, что мы одних кровей. И на меня указывает пальцем. А мне неловко выглядеть страдальцем, И я смеюсь, чтоб выглядеть живей! Но все равно опутан я всерьез Какой-то общей нервною системой: Случайный крик, раздавшись над богемой, Доводит всех до крика и до слез! И все торчит! В дверях торчит сосед! Торчат за ним разбуженные тетки! Торчат слова! Торчит бутылка водки! Торчит в окне таинственный рассвет… Опять стекло оконное в дожде, Опять удушьем тянет и ознобом… …Когда толпа потянется за гробом, Ведь кто-то скажет: «Он сгорел… в труде».

В ГОСТЯХ

Куда меня, беднягу, занесло? Таких картин вы сроду не видали! Такие сны над вами не витали! И да минует вас такое зло! Поэт, как волк, напьется натощак, И неподвижно, словно на портрете, Все тяжелей сидит на табурете… И всё молчит, не двигаясь никак… А перед ним, кому-то подражая И суетясь, — всего не передам! — Сидит и курит женщина чужая… Ах, почему вы курите, мадам! Он говорит, что все уходит прочь, И каждый путь оплакивает ветер, Что странный бред, похожий на медведя, Его опять преследовал всю ночь. Он говорит, что мы одних кровей. И на меня указывает пальцем. А мне нелепо выглядеть страдальцем, И я смеюсь, чтоб выглядеть живей! И думал я: какой же ты поэт, Когда среди бессмысленного пира Слышна все реже гаснущая лира, И странный шум ей слышится в ответ?! Но все они опутаны всерьез Какой-то общей нервною системой: Случайный крик, раздавшись над богемой, Доводит всех до крика и до слез! И все торчит. В дверях торчит сосед! Торчат за ним разбуженные тетки! Торчат слова! Торчит бутылка водки! Торчит в окне бессмысленный рассвет. Опять стекло оконное в дожде. Опять туманом тянет и ознобом… Когда толпа потянется за гробом, Ведь кто-то скажет: «Он сгорел… в труде».

ОСЕННЕЕ

Есть пора — Души моей отрада: Зыбко все, Но зелено уже! Есть пора Осеннего распада, Это тоже Родственно душе! Грязь кругом, А тянет на болото, Дождь кругом, А тянет на реку, И грустит избушка Между лодок На своем ненастном Берегу… Облетают листья, Уплывают Мимо голых веток И оград, В эти дни Дороже мне бывают И дела, И образы утрат! Слез не лей Над кочкою болотной Оттого, что слишком Я горяч! Вот умру — И стану я холодный, Вот тогда, любимая, Поплачь. И хотя отчаянья Не надо, Ты пойми, По-новому уже, Что пора Осеннего распада — Это тоже Родственно душе!

ТАЙНА

Чудный месяц горит над рекою, Над местами отроческих лет, И на родине, полной покоя, Широко разгорается свет… Этот месяц горит не случайно На дремотной своей высоте, Есть какая-то жгучая тайна В этой русской ночной красоте! Словно слышится пение хора, Словно скачут на тройках гонцы, И в глуши задремавшего бора Все звенят и звенят бубенцы…