Собрание стихотворений

Терапиано Юрий Константинович

«Квадрат земли в планетной паутине…»

«Офиоморфос — Змию подобный, лик Ангела Денницы.

Среди междупланетного пространства, в мути Меркурия (цвет лиловый) и Воды

лежит крест земли, квадрат, кватернер, неподвижный, тяжелый, косный. Духи 4 стихий — элементали — Лев, Орел, Телец, Человек живут по сторонам креста, но не в силах его ни оплодотворить, ни двинуть, доколе Ариэль-ангел, владыка нашей сферы, не даст в дар земле свое семя».

Квадрат земли в планетной паутине, В лиловой мути, музыкою струн Не могут двинуть дети тварной тины, Элементали, труженики лун. И на концах Кватернера немого Их четверо, непосвященных в рок, Не смеют взять из спящих горнов Слова В огне стихий калящийся клинок. Природа ждет. Офиоморфос в гневе Устал

смотреть на торжище тоски, Где Мать-Земля колышет в мутном чреве Уродливых зародышей клубки. Природа ждет. И, выся фаллос рдяный, Весенний маг приносить некий дар — И двинул ось телеги первозданной В скрипучий путь ведя упругий шар. Качнулся крест. И, дару воли рады, Четыре зверя, ныне зная цель, Завертят круг космической триады, Тобою вдохновляясь, Ариэль.

«Дано нам зренье, видящее вне…»

Дано нам зренье, видящее вне. Слух дан на радость. Тело — спелый колос. А наше Я лежит на глубине Мы говорим, и слышим только голос. Какая тайна тщетная: любить, Другого видеть в зеркале нетленном, Смотреть в него, а самому — не быть, В своем глазу не быть запечатленным. О, дай мне видеть подлинный мой лик, Тот некий дух, что, вспыхивая скоро, Преображает каменный двойник Движеньем мысли, светом разговора. И вот мой голос… мой ли это Глас? И вне меня я вижу ваши лица, Но нет моих знаменований — глаз… И только звук, один, в пространство мчится.

Никтомерон(Молитва часу вечернему)

О, Роза Сущего! В алмазных росах Твоя Корона! Ангелы и львы, Вращайте многоокие колеса Стоярусных ковчегов Еговы! В кратер луны роняя жемчуг серый, Вечерний час, гаси светильник дня. Шестокрылатые! Из сферы в сферу Перелетайте, крыльями звеня. В огне стихий трепещущие ризы Четверобуквенный Бог-Цебаот, Ты распростер, развертывая книзу Сверкающие звенья сефирот. О, Роза Сущего! Господь Синая! Премудрость числ, Двунадесять Имен! Встречая мрак, уста мои пылают, Вечерний час, тебе Никтомерон!

«Рыб несказанного улова…»

Рыб несказанного улова Я не могу Тебе нести, И принимаю с полуслова Мирские разные пути. Но в час, когда денная злоба Довлеет властвовать со мной, В Твоем саду стоять два гроба, Одной укрыты пеленой: Почиет здесь Двойник предвечный, И, духа веянье храня, Вверху колеблется двусвечник Высоким пламенем огня. А там, у трудного предала, За крепкой каменной стеной, Во сне покоятся два тела, Одной укрыты пеленой: Камином комната согрета, Блестят вощеные полы, Вокруг обычные предметы — Кровати, стулья и столы, Две шторы по бокам на страже У непрозрачного окна, И не пылающие стражи, И не покой, и не весна.

«Не серебро, не золото…»

Оловянное кольцо освяти; от муки, от розыска, от всякой потери.

А от муки сердечной — не поможет.

Волшебная книга

Не серебро, не золото, В горне я плавил олово, А потом туголетом молотом Выковал кольцо тяжелое. Лесная чадь некрещеная Меха раздувала в кузнице; Круглыми платили червонными За работу руки искусницы. А кольцо из олова — малое, Но сила в нем — небывалая; Потому и невеста дьявола Не часто кольцо надевала. И когда в застенке пытали Лютой мукой ее без жалости — Рвать остриями устали, Острия о тело ломались. Ты

не плачь, палач, что не страшен, И напрасно тиун дивится: Только одной муке на шабаше Не может кольцо противиться.

«Упали вновь, упали кости. Чет…»

Упали вновь, упали кости. Чет. Который раз все тоже: чет, не нечет! Опять выигрывает звездочет, Тот шарлатан, который кости мечет. Он, ночью, темный разговор ведет, И, засыпая, верю я во что-то, А там, на небе, проверяют счет Неунывающего звездочета. И утром на душе опять темно; И вновь рука, не думая о госте, Роняет на зеленое сукно Щербатые, изгрызанные кости. Никак не может выиграть игрок, Неверующий, слабый, подневольный… А за окном, — пастушеский рожок Поет себе, веселый и довольный…

Донос

Закройте двери на запор! Выхватывайте пистолеты! Гвоздями кованы щиблеты, Стволы нацелены в упор. Железо врезалось со свистом, Ударил лом: ломают дверь. Без промаха стрелять теперь Застигнутым контрабандистам! В татуированной руке, Дрожащей в ярости и злости — Вино и женщины и кости И лодка, скрытая в песке. А ты, седая борода, Быть может глух, быть может стар ты, Но здесь мы проиграли в карты Сегодня больше чем всегда! Согнувшись где-нибудь на стуле, Пьешь в кабаке на берегу: Седьмую меченую пулю Я для тебя приберегу.

Расстрел

Мне снилось: я под дулом пистолета; У самого лица — холодный ствол. В подвал врывался терпкий запах лета, В висках стучало; колебался пол. Все: трепетанье вздувшейся рогожи, Обрывок неба — голубой кумач, Край рукава и душный запах кожи — В тебе сосредоточилось, палач. Вот — затряслось. Вот — в сторону рвануло. Подбросил ветер волосы мои, Качнулся череп, тело соскользнуло, Как сброшенная чешуя змеи; Расстрелянное трепетало тело, Хлестала кровь из чёрного виска, А я летел… и, вся в огнях, летела Навстречу вечность — в дыры потолка.

Город

Вода зеленая, просторный пруд, Болото топкое, тропа глухая. Здесь город погребен; по страшный суд Не встанет, колоколом громыхая. Но звон идет подводный под землей; Гудит скала на Рождество Христово; На Пасху — свет и факел смоляной В том месте видит темная дуброва. Ночь святочная не была ясна; Шли странники — оборваны и пьяны. В мешках — личина да бутыль вина, Да праздничные драные кафтаны. Шли по лесу и проглядели ночь. Ночь подошла — куда искать дороги, Когда так холодно, идти не в мочь, Озябли руки, онемели ноги… И вот решили: развели костерь; Пошла бутыль с краюхою на ужин. Снег падал с веток. Ледяной ковер Хрустел под натиском морозной стужи. А там, в лесу, летали огоньки, Трещали и потрескивали ели; И от вина пьянели старики, В тепле костра худые кости грели. Лед на болоте — тонкая слюда: Ему ль сопротивляться силе-зелью, Когда рождественская поднялась звезда И стала колдовать над белой елью. И вот пошел по лесу тяжкий гуд; Невидимая началась работа. Запенился, заколыхался пруд, Лед затрещал — и тронулось болото; Дрожали сосны, сталкивались льды, Земля тряслась широкими толчками И город, потаенный, из воды, Стал подыматься, тверд и белокамен… И так неупиваемая глубина От глаз людских укутанная мохом, По воле Бога сделалась видна Двум пьяным и убогим скоморохам.