Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

Гомолицкий Лев Николаевич

9

 Свирель, поющая в Твоих устах,  трость, наклоненная от Твоего дыханья, –  я заблудившийся в долинах и лесах, в лесах и дебрях своего желанья.  Я Тьму сгустил вокруг своих дорог, сам на себя в борьбе вооружился –  и день настал: в борьбе я изнемог, у ног Тво- их бессильно опустился.  Твоя улыбка мне дарит покой, о прошлом све- те память воскрешает,  и верится, что вновь над этой мглой былой огонь прекрасный

засверкает.  Для глаз моих роскошная заря распустится и дали озол'oтит,  и я услышу шаг грядущий дня и день меня в лучах своих поглотит.

10

 Пресветлый день настал, настал и плещет, и плещет воды света через край.  Роскошный свет, блаженный свет мне блещет; край неба им залит, златистый край.  Нет шума листьев, рыка нет волчицы, синицы крика, говора людей, нет, это свищут неземные птицы среди дрожащих точащих лучей.  Нет грани неба с черною землею, нет кра- сок неба, леса и полей –: все залито сияньем предо мною, дрожащим вихрем пляшущих лучей.  Пространство-царь упал в крови безглавый, сокрылся в мрак безвестный и глухой.  Я – вездесущ: миры, лучи и травы мой облик только, только облик мой.

11

 О, краска каждая впивается когтями, когтями сердце, сердце рвет мое!  Я закрываю слабыми руками от яда красок бледное лицо.  Как я могу бестрепетно глазами роскошный день, осенний день встречать, когда мне даже тьма горит огнями и от огней мне некуда бежать.  Я, так любивший и впивавший звуки, под музы- ку привыкший засыпать, я не могу теперь от острой муки, простые звуки даже различать.  Аккорды звучные из комнаты далекой мне скрежетом и визгами звучат.  И слышу я во сне в ночи глубокой – ревет Тру- ба и выстрелы гремят.

12

 Я опрокинут точно чаша меда и светлый мед с моих краев течет; мед, сохранявшийся из сотов в род из рода, с моих краев течет в про- странство мед.  Блеск дней звенящих, плеск ночей беззвучных!  О, радость, радость! Нет границ и слов...  Среди лугов сверкающих и тучных, среди беззвуч- ных горних облаков.  О, радость, радость!  В золотом восторге я пал в объятья мягкие твои. Из губ засохших крик любви исторгни, рас- торгни все сомкнувшиеся дни!

13

 Лишь только ночь отбросила рукою со лба волос гу- стую пелену,  я слышу: голос мне звучит трубою и падает, вонзаясь в темноту:  «Ты отдыхал в моих объятьях нежных, из губ моих ты пил сладчайший мед и прославлял ме- ня в стихах безбрежных, благословлял меня из рода в род.  «Так

знай, что этот свет и озаренье, чему тебе наз- ваний не сыскать,  «лишь бледное простое отраженье, лишь слабая и стертая печать.  «В сравненьи с тем, что ты, огнем сгорая, принять еще в восторге осужден, –  «все это только копия плохая и прохо- дящий быстролетный сон».

 1924 г. Лев Гомолицкий

Это и почти все остальные письма к А.Л. Бему находятся в собрании: Liter'arn'i archiv Pam'atn'iku N'arodn'iho p'isemnictv'i (Прага). Архив А.Л. Бема. Письма Л. Гомолицкого. Местонахождение писем Гомолицкого к Бему далее указано лишь в случаях, когда они оказывались не в числе других писем, а среди стихотворений.

Стихотворения 6 и 12 обведены А.Л. Бемом.

2. Гомолицкий – Бему

7 июня 1926 г.

Pologne, Ostr'og n. Horyniem,

zamek Ks. Ostrogskich

L. Gomolicki.

Многоуважаемый,

дорогой

Альфред Людвигович!

 Сегодня получил Ваше письмо и сегодня же спешу Вам ответить.

 Письмо Ваше пришло весьма и весьма кстати: меня очень тронуло Ваше внимание, а Вы представить себе не можете, как иногда бывает тяжело одиночество и отсутствие моральной поддержки.

 Недостатки формы своих стихов я теперь вижу. Но проистекали они оттого, что я не писал, а пел, как птичка Божия, придавая больше значения процессу, нежели его результатам. Да и трудно бывает рассчитать: иной раз подходишь во всеоружии искусства и мысли, и ничего не получается, а то пойдешь в поле или вскочишь ночью и набрасываешь каракулями на первом попавшемся клочке внезапно неизвестно откуда пришедшее, а потом получается лучшее из всего написанного. Теперь я смотрю проще, а одно время я серьезно считал, что это по наитию, а потому и исправлять ни в коем случае нельзя. Теперь же я пробую исправлять – и ничего.

 Вы пишете – учиться на Пушкине. Могу сказать, что хотя я и никогда не брал никого исключительно за образец, но чистота и простота его поэзии глубоко запала в меня еще в детстве. Но на той же полке детского шкапа стояли томы Шекспира и Фауста. И еще, посудите сами, для такой чистоты и простоты надо необыкновенно выкристаллизоваться и найти себя, я же еще до такой степени блуждаю и тыкаюсь носом, как слепой котенок в поисках материнских сосцов. Творчество мое вспыхивает и мигает, как свеча на ветру, а не горит ровным ясным пламенем.

 Что же до искания и разнообразия формы, то к этому письму я прилагаю приложение № 2, в котором вы найдете уже не ямб, но дактиль ^[161] . Мне интересно услышать от Вас мнение об этом способе стихосложения. Это непрерывная строка трехсложных стоп. Предложения можно разнообразить началами их в стопах разного характера ^[162] , а в середине рассыпать во всевозможных сочетаниях и со всеми промежутками внутренней рифмы. Получается гибкий, подвижный стих. Он наиболее соответствует моему нервному характеру творчества и пришел ко мне интересным образом в таинственном пророческом сне. Конечно, подготовка его была в яви, м<ожет> б<ыть>, подсознательная. Как-нибудь я расскажу Вам об этом. Назвал я это – ритм. Не метко. Но – «Стих о...», а тут «Ритм о...»

161

№№ 424-426. Гомолицкий делает характерную ошибку – это не чистый дактиль, а просто смeшанные трехсложные размеры с тяготением к дольнику; кроме того, в подборке большой кусок пьесы «Петруша», в которой переходные формы между стихом и прозой.

162

То есть разнообразить анакрусами разного числа слогов.