Сочинения в 2 т. Том 2
Шрифт:
И — странное чувство — словно бы снова и с полной неожиданностью заглянул Братан в те широко открытые, по-детски доверчивые глаза и мысленно сказал себе: «Он… Да, тот парень с коробом! Значит, остался в стане? Но что же друг Калиныч? Почему ни слова?»
Однако подумал о Калиныче мимолетно и без упрека. Песня баяна лилась широко и свободно, и весь этот видимый мир — дальние звезды, отблески волн, черные силуэты гор, малиновые огоньки рыбацкого стана, — все неуловимо преображалось, становясь значительным, интересным, словно бы отраженное в живой глубине песни, в ее увлекающем музыкальном потоке.
Пожалуй,
Острослов и затейник Иван Иванов заметно растерялся, когда в тихий круг рыбаков у костра осторожно вошел Панас Кириллович, кивнул в сторону баяниста и сделал знак рукой: мол, продолжай…
Рыбаки сидели неподвижно, их было человек тридцать, над ними трепетали отсветы, и от костра порывами веяла теплынь.
Но следующим утром, встретясь с Иваном на берегу при осмотре нового кунгаса, приведенного из Рейдово, бригадир, морща лоб, спросил:
— Где ты усмотрел, Иван, интересуюсь, чтобы в составе звена была такая профессия… музыкант?
Бойкий Иванов отвечал, не раздумывая:
— Где записано, Кирилыч, будто рыбаку, возвратясь с моря, не положено брать в руки баян, гитару или, черт его дери, барабан?
— Ты говоришь — рыбаку?
— Так точно, начальник.
— Значит, этот парень уже рыбак?
— Подсобник.
— Я не против, — предложил Братан, — оформить его культурником. Думаю, что наверху согласятся. Но… надежен ли? Не сбежит?..
Иванов усмехнулся:
— Кто поручится? «Кочевники» — люди легкие: чуть что не так, и — поминай как звали!
Бригадир насторожился:
— А что у нас не так? Одному, может, шторм, а другому поблажка? Нет, у нас и аврал, и отдых — равной мерой. Где он раньше-то перебивался?
Иванов шумно вздохнул:
— Стесняется рассказывать.
— Ты ли не выудишь?
— Да кое-что удалось. В Хабаровске, говорит, в универмаге. Опять-таки, музыкой занимался. Духовыми трубами, гитарами, балалайками торговал. Потом, говорит, к морю потянуло, и крепился, да не устоял.
Бригадир скривился, будто от зубной боли:
— Балалайки!..
И когда заядлый Иван Иванов принялся с жаром доказывать, что тут, мол, имеется важная примета: парня к настоящему, к рыбацкому делу потянуло и, значит, быть ему рыбаком, Кирилыч махнул рукой и не вступил в дискуссию.
Ему ли, Ивану, рассказывать, как она усложнилась, профессия рыбака, и особенно здесь, в особых условиях острова? Взять хотя бы подготовку к лову: первое, с чего нужно начинать, — с жилья. Где-нибудь на Черноморье, на Каспии, на Приазовье у рыбаков-прибрежников в ближайшей бухте непременно надежный приют: и общежитие, и столовая, и медпункт,
Время путины — непрерывный, разнообразный и строгий экзамен рыбаку. Не оплошает ли он в тумане, когда видны только нос да корма кунгаса? Отыщет ли свои сети? Найдет ли кратчайший путь к стоянке? Ну, а если откажет мотор, да еще на крутой волне, да при том же клятом, сплошном, непроглядном тумане? Значит, любой рядовой рыбак должен иметь и навыки судоводителя, и достаточный опыт моториста.
Панас Кириллович в увлечении не замечал, что уже добрые две-три минуты размахивал руками и рассуждал вслух:
— Давно ли и ты, Иван, был мотористом, фигурой внушительной, приметной, вроде бы профессорского звания? А нынче у нас в каждом звене пять-шесть руль-моторов, и любой рыбак сам себе фигура! Нет, это не балалайками торговать! Ну, посади-ка своего баяниста на кунгас, какой он в море тебе помощник? Парень, может, и не слышал, что это такое — тросозаплетка? Может, и сам в ставнике запутается, и давно ли случился на одной рыбалке переполох: думали, крупная акула угодила в невод, а вытащили полуживого «кочевника»!..
Спохватившись, Братан заметил, что он один, без собеседников, и вроде бы доказывал прописные истины самому себе. Но если так, что же себя обманывать? Да, он безуспешно доказывал эти истины другому Панасу Кирилловичу, тому, что так упивался музыкой под мглистыми звездами на притихшем берегу. Тот, второй Панас Кириллович, не хотел бы расставаться с музыкантом, ну, хотя бы потому, что при любом, даже самом успешном размахе дела, при особенной, долгожданной рыбацкой удаче, в душе человека — уж такова она, видимо, от природы — остается потайная незаполненная емкость, а в ней — незатронутая струна. Не случайно же ему, Братану, не склонному, насколько он себя знал, к чувствительным порывам, в тот недавний вечер, когда, казалось, мелодия заполнила весь мир, и немного взгрустнулось, и смутно припомнилась радость, словно бы нахлынула, подняла, всколыхнула теплая и светлая волна.
Откуда ни возьмись, будто притаился за выступом скалы и не шагнул — прыгнул навстречу все тот же заводила Иван Иванов:
— Значит, отсылаем музыку?
Бригадир не понял:
— То есть?
— Мои ребята, чудаки, недовольны. Я им прямо сказал: тут не до баянов. Нам, братцы, на делянку Дальнюю перебираться, а там только и знай — вытаскивай рыбку, выколачивай план!
— Ну, и назойлив ты, Иван: опять насчет музыканта?
— Потому что с уважением к бригадиру и с ним согласен. Обойдемся и без музыки. Калиныч, тот дяденька исполнительный: сказано выставить гостя — свяжет, а выставит. Правда, мои ребята, чудаки, малость недовольны: никак, понимаешь, в толк не возьмут, что без музыки им даже лучше.